Сквозь время

Мое желание, влечение к прекрасным особам настигло меня врасплох, когда шел четырнадцатый год моего несколько жалкого, но наделенного огромным, в сравнении с другими, смыслом, существования…

Ее звали Селестиной, и это действительно была небесной натуры девушка. Когда я повстречал сию особу впервые, на вид ей было около двадцати лет, мне, соответственно, еще больше. Я вижу перед собой тот день, нашего первого пересечения, стоит мне закрыть глаза и выбросить из головы весь угнетающий мусор. Ее волосы, эти завитые небрежные кудряшки, такие легкие, непослушные и чарующие не менее ее больших серо-голубых глаз. Для меня эта девушка по сей день остается совершенством, и много тому странных мелочей подтверждали мое видение из раза в раз.

Так, ее двоюродная бабушка Эмма частенько рассказывала историю о том, как за месяц до рождения Селесты на небе отчетливо вырисовывалась комета, и погасла она тотчас, как малышка появилась на свет. Есть притча о том, как комета – всегда предвестник смерти, революции, перемен. Так ли было и в этот раз, связано ли было простое ночное наблюдение с судьбой маленькой девочки, или все – есть не более чем череда случайностей? Я предпочитаю верить тем, кто склоняется к первому варианту. Есть и еще ряд странностей, так насыщенно сопровождающие жизнь Селестины, но в них мы углубимся чуть позднее.

Быть может, моя проходимость до встречи с ней и походила на существование, но ее – являлась же рывком, настоящей обогащенной жизнью, поистине легким дыханием Бунина. Но, не смотря на всю жизнерадостность, цветность дней, порывов мыслей, иногда и ее посещали темноватые идеи, порой суицидальные, но все они были проекциями прошлых пран. Всему имеет место быть, и данному мимолетному влечению к пропасти, обязательно в таких, как мы. Ведь чем выше мы взбираемся, тем притягательней становится падение.

Paris, 1919

Вечером во вторую субботу октября 1919 года Джасмин Маре неуклюже сидел за грязной барной стойкой и что-то быстро писал на желтоватых обрывках бумаги. В нетронутом бокале виски отражалась ночная жизнь недорогого кабаре, а в лице молодого человека – пребывание музы. Замкнутое помещение незнакомых лиц, пьяные мужчины и смеющиеся доступные женщины за спиной, угрюмый бармен со шрамом на лице, невыносимая жирная муха, которая то и дело отвлекала от мыслей, довольно тусклый свет и странный неприятный запах, – так Джасмин Маре праздновал свое семнадцатилетие. Он даже не обратил внимания на то, как к нему подсела высокая хорошенькая блондинка.

– Пишите стихи?

Самый приятный голос девушки, который когда-либо слышал Джасмин в своей жизни, донесся до него откуда-то слева. От неожиданности он замер и несколько побледнел. Наконец, решившись обратить внимание на обладателя нежнейшего голоса, он увидел перед собой… о, чудо! Высокая девушка лет двадцати в ослепительном розовом платье длиной до середины лодыжек кокетливо сидела и соблазнительно перебирала пальцами серебряный мундштук. Короткие пшеничные волосы волнами выглядывали из под пепельной шляпки-клош. Идеальная белая кожа, дугообразные светлые брови, томная розовая помада и небывалой красоты янтарные глаза. Броские серебряные украшения с яркими камнями огибали ее милый лоб, маленькие уши и большую для тех времен грудь.

– Не сегодня. Я писал один рассказ, – скромно отпарировал Джасмин.

– И о чем он?

– О нашем прекрасном будущем, мадемуазель.

– Вы находите его прекрасным?

– Полагаю, теперь, после войны люди станут умнее. Их не так будет интересовать политика, как, например, искусство. Люди будут говорить, что думают, одеваться, как того хотят, творить, не задумываясь о том, что кому-то может не понравится их творчество.

На это девушка соблазнительно рассмеялась.

– Но ведь и сейчас находятся смельчаки. Чего стоит одна лишь корсетная революция.

– Их лишь единицы, большая часть людей – стадо овец. Лет через сто Земля будет кишеть храбрецами и гениями. Жаль, что мы с Вами этого не увидим.

– Очень жаль, месье.

– Простите, как ваше имя?

– Мадлен. Как же ваше?

– Джасмин, мадемуазель.

Блондинка звонко расхохоталась, обернулась и позвала кого-то рукой из зала.

– Что смешного? – нахмурился юноша.

– Ваше имя. Оно странное, но воздушное и легкое, как боа.

К девушке подошел среднего роста брюнет с черными усиками. Вероятно, это был муж этой сногсшибательной блондинки. Сияющие лаковые оксфорды, изысканный пиджак темно-синего цвета в серебристую полоску и такие же укороченные до щиколотки брюки. Он отбросил свою фетровую шляпу на чужой столик, наклонился вперед и протянул руку к бокалу виски, предназначенному для Джасмина. Он выпил все до дна, а в его лице не было и намека на извинения. Его свобода движений, его амплуа отражали непреклонность, неугомонные качества лидера, амбициозного и порой тщеславного.

– Магдалена, мы уходим: здесь становится скучно. К тому же у меня есть для тебя подарок, – не менее приятным голосом, чем у девушки, только мужественным и повелительным сказал мужчина.

– Я люблю твои подарки, но мне не нравится, когда ты меня так называешь.