Сквозь всю блокаду

И возникает из рассказов детей и их матери летопись тяжелого военного быта этой деревни. Прежде здесь был полеводческий совхоз «Промзаболотье». Ксения Семеновна была бригадиром. Хорошо жили. Но уже в июле 1941 года война охватила Псковщину. Немцы заняли соседнее село. Обложили деревню поборами: хлеба двадцать пудов с гектара, с каждой коровы в год пять пудов мяса да шестьсот литров молока; с каждой курицы тридцать яиц. Не вытянешь этой нормы, не сдашь немцу вовремя или покажется им, что в деревне людей поубавилось и что, следовательно, кто-то ушел в партизаны, — являются на машинах каратели, жгут деревню. Так сожгли они большинство деревень окрест. Сгорели дотла Дубровка, Родилово, Губышкино, Летоголово, Болотня, Заходы, Овинец, Романовичи и много других.

— В один круг, куда ни глянь, все горело, колыхалось все небо от заревищ!

И бежали погорельцы в лес, рыли там землянки, ютились в них, голодные и холодные.

— Такую и мы себе ожидали судьбу, — рассказывает Ксения Семеновна. Заранее выкопали землянки в лесу, вокруг деревни стар и млад дежурили круглосуточно. Чуть покажется вдали немец, и все мы гурьбою в лес. Так и жили всегда в готовности. Затопишь печь да раз семь, пока топится, выглянешь: не подходит ли немец к деревне? Разве хоть одну ночь мы спали спокойно? А жили дружно.

Две зимы всех нас, от четырнадцати до шестидесяти лет, заставляли расчищать дорогу, и так, чтоб с дороги снег счистить, из канавы вырыть да за канаву на метр. Гоняли дрова резать и, зимой и летом, а у кого лошадь была — наряжали на каторжные работы под Старую Руссу, бревна возить. Ну да наши бросали лошадей, а сами бежали обратно да к нам прибегали, так и осталась деревня без единой лошади. До войны были у нас тракторы, a при немцах землю бороновали — сами в борону впрягались. В телегу впрягались — сено и дрова на себе возили.

Из всего своего хозяйства Ксения Семеновна спасла только трех кур — в солому прятала их. А когда сама в лес пряталась, с собою их уносила. Раз, когда Ксения Семеновна скрывалась в лесу, немцы разрыли во дворе избы яму, вывезли все припрятанное ею зерно.

Мыла в деревне все два с половиной года не было, извлекали из золы щелок. Соли не было — делились той, что кое-кому удалось припрятать. Освещались лучиной. И все же при всей своей нищете деревня умудрялась посылать партизанам и хлеб, и мясо, и птицу, и картофель, и капусту. Сами сидели голодными, а партизанам с радостью отдавали последнее. И порой укрывали их у себя, лечили раненых, обували разутых.

— Только и радость бывала в деревне, когда приносили партизаны добрые вести о наступлении советских войск. И вот пришли вы, родимые, и посветлело у нас на душе. И спим мы теперь спокойно, и снами не мучаемся — страху нашему принесли вы конец, кончается лютое горе всей нашей Псковщины. И такое нашему Заболотью великое счастье выпало, потому что врасплох вы немца застигли здесь, не успел спалить нас, проклятый!

Горькая доля

Когда возле деревни Залазы, на Псковщине, организовался первый партизанский отряд, эта история уже не могла бы случиться.

Но 17 мая 1942 года, когда волостной старшина Федор Быстряков прислал в Залазы свой черный список, жители маленькой деревни не нашли способа отвести от себя беду.

Староста созвал всех на собрание и объявил, что по повелению коменданта шестнадцать девушек и парней деревни к полудню следующего дня должны явиться в Струги Красные, в комендатуру, откуда будут отправлены на работу в Германию.

«Тюрина Нина, Сурикова Мария, Михайлова Зинаида, — начал читать староста список, и его голос звучал, как поминовение усопших, — Шиткина Мария, Филиппова Екатерина, Харитонова Екатерина — одна, Харитонова Екатерина — другая, обе пойдут… Лишина Антонина, Никифорова Мария, Морошина Зинаида…»

По мере чтения списка среди собравшихся усиливались рыдания, возгласы возмущения, отчаяния и мольбы, но безучастный староста продолжал читать:

«Тимофеев Василий, Тупицын Василий, Цапкина Анна, Амосов Александр, Кежова Александра, Секизын Михаил… Все! Шестнадцать человек! — удовлетворенно закончил староста. — Каждому взять котелок, ложку, две пары белья, подушку, одеяло, продуктов на три дня. Предупреждаю: если кто вздумает уклониться или бежать, пеняйте на себя, придут немцы, расстреляют ваши семьи, а деревню сожгут. Вопрос ясен? Собрание объявляю закрытым. Расходись по домам!..»

Всю ночь не спала деревня. Всю ночь разносились стенания матерей, негодующие голоса мужчин. Несколько стариков, не дожидаясь рассвета, отправились в волость, таща за собой коз и овец, чтоб умолить волостного не продавать их дорогих детей немцам.

Волостной взял приношения, обещал обмануть коменданта, сказал:

«Только пусть придут в Струги Красные, а там уж сговорюсь с немцами, сделаю!»

Волостной лгал. Но ему не хотелось отказываться от овец и коз.

Утром 18 мая, нагрузив жалкий скарб на подводу, обреченные на каторгу юноши и девушки, провожаемые населением деревни, двинулись по узкой лесной дороге. В деревне Хредино народ простился с ними. Дальше идти всем было опасно. Пошли только ближайшие родственники.