Одинокая кирпичная пятиэтажка, в которой и жила Лариса, находилась в самом конце улицы и, чтобы дойти до неё, пришлось обойти какой-то огромный котлован, вырытый, вероятно, исключительно для того, чтобы добраться до центра Земли.
Наконец я нашла нужный номер дома и подъезда и позвонила в домофон.
– Да, – услышала я вскоре голос подруги.
– Ларис, это Маша, – представилась я и через секунду услышала переливистую трель звонка, свидетельствующую о том, что дверь мне открыли.
Стряхнув с себя снег, я стала подниматься по ступенькам на первый этаж, и тут моим глазам предстало такое зрелище, что я оцепенела от ужаса. Маленькая девочка, лет двух, стояла на площадке первого этажа. У неё были растрёпанные длинные волосы, потерянный взгляд, но, главное, она была босая, а из одежды на ней была лишь старенькая растянутая майка.
Заметив эту малышку, я тотчас вспомнила о своём двухлетнем сыне, оставшемся дома, и представила его сейчас здесь, на этом самом месте, без тёплой одежды. И моё сердце сжалось. Я бросилась к девочке и взяла на руки, прижав к себе. А затем спросила:
– Ты здесь живёшь?
Но малышка ничего не ответила.
Предположив, что в таком виде девочка вряд ли могла прийти сюда издалека, я стала толкать подряд все двери, с целью найти открытую, и мне это удалось. Во второй квартире входная дверь была не заперта, и я вошла внутрь. И первое, что поразило меня сразу же, едва я ступила на порог этого жилища, была зловещая тишина, не предвещавшая ничего хорошего.
Я подумала, что в квартире никого нет, и девочку просто на время оставили одну. И это в лучшем случае, потому что в худшем мне предстояло стать свидетелем ужасной трагедии, произошедшей здесь.
Оглядываясь по сторонам, я медленно шла по коридору. Обстановка в этой квартире была не просто аскетичной, она была нищенской. Старенькие обои во многих местах были оборваны, а вместо выключателей торчали провода. В коридоре не было ни шкафа, ни банкетки, а поношенная и грязная одежда висела на гвоздях, вбитых в стену.
Я продолжала идти дальше, уже не сомневаясь, что маленькая девочка, сидящая у меня на руках, жила здесь, потому что люди, не следившие за состоянием своей квартиры, вряд ли могли хорошо заботиться о ребёнке.
Я пошла прямо по коридору и оказалась на кухне, в которой не было ни души. Здесь царила та же неприглядная картина. У стены стоял обшарпанный стол, рядом с которым стояла пара табуреток. На столе и в раковине были горы мусора и грязной посуды, которую, похоже, несколько дней никто не мыл.
Затем я медленно вышла из кухни и пошла в гостиную, которая была здесь единственным жилым помещением. Но сделав шаг вперёд, я оторопела. За столом, стоящим у окна, спиной ко мне сидел пожилой седовласый мужчина.
– Простите, это Ваш ребёнок? – обратилась я к хозяину дома, если это был он, но ответа не последовало.
– Простите, – повторила я громче. – Это Ваш ребёнок?
Но и после этого вопроса мужчина даже не пошевелился. Он продолжал сидеть, глядя в окно, и нехорошие предчувствия снова охватили меня. Я собралась подойти поближе к хозяину дома, но перед этим оглянулась, чтобы осмотреть комнату. И каково же было моё удивление, когда я увидела на стареньком диване, стоящем у стены, женщину, которая лежала, отвернувшись.
Теперь я уже и не знала, к кому следует обращаться. Сон или оцепенение, сковавшие хозяев дома, вызывали странные подозрения.
– Простите, пожалуйста, – снова произнесла я громким голосом, и в этот момент мужчина обернулся.
Лучше бы он этого не делал! Потому что при виде этого зрелища я невольно отпрыгнула назад. Лицо мужчины было обезображено ожогами, а на левом глазу у него было бельмо.
Ничего не говоря, он смотрел на меня, словно ожидая моих действий. И я повторила прежний вопрос.
– Это Ваш ребёнок?
Вместо ответа мужчина поднялся со стула и направился ко мне, протягивая руки.
Признаться, в тот момент единственным моим желанием было развернуться и бежать отсюда, куда глаза глядят. Но, на удивление, девочка, спокойно сидевшая у меня на руках всё это время, проявила внезапное оживление и потянулась к мужчине, не произнося ни слова и не демонстрируя признаков испуга. И я подумала, что поскольку эти двое хорошо знакомы, мне следует отдать ребёнка, что я и сделала, хотя совершенна не была уверена в правильности этого поступка.
Сдав малышку с рук на руки, я поспешила выйти из этой нехорошей квартиры, думая лишь о том, что нужно будет выяснить у подруги, кто здесь живёт, и потом уведомить службу органов опеки обо всём этом.
Размышляя об этом, я на автопилоте открыла дверь и вышла из квартиры, но вместо лестничной площадки увидела перед собой заснеженное поле.
«Что-то здесь не так», – подумала я и обернулась, чтобы войти обратно в ту дверь, из которой только что вышла, но это оказалось невозможным, потому что позади меня тоже было заснеженное поле.
Я стояла посреди огромного открытого пространства, и поблизости не было ничего, чтобы отдалённо напоминало город или дом, в котором я находилась всего пару секунд назад.