Сквозняк из прошлого

«Так вот, этому убийце восемь лет назад даровали жизнь, не казнили (Пёрсону столько же лет тому назад тоже была дарована жизнь, в более старом смысле, но он растратил, растратил все в болезненном сне!), а теперь его вдруг освободили, потому что, видите ли, он был примерным заключенным и даже научил сокамерников таким вещам, как шахматы, эсперанто (он убежденный эсперантист), лучшему рецепту тыквенного пирога (по роду занятий он кондитер), знакам зодиака, карточной игре джин-рамми и всему такому прочему. Для некоторых людей, увы, Гал (что на разговорном английском значит девчонка) – это всего лишь единица ускорения, применяемая в геодезии».

Просто жуть берет, продолжал швейцарский джентльмен, используя выражение, которое Арманда переняла у Джулии (ныне леди X.), действительно жуть берет от мысли, как в наши дни носятся с преступниками. Вот только сегодня один вспыльчивый официант, обвиненный в краже у гостиницы ящика «Dole» (которого мосье Уайльд, между прочим, не стал бы рекомендовать), так ударил метрдотеля в глаз, что тот заплыл и почернел. И как же, по мнению его собеседника, поступила администрация отеля, – вызвала полицию? Нет, мистер, и не подумала. Eh bien^[48], на более высоком (или низком) уровне дела обстоят ничуть не лучше. Приходилось ли когда-нибудь его двуязычному собеседнику задумываться о проблемах тюрем?

Ох, приходилось. Он сам угодил в тюрьму, потом в клинику, снова в тюрьму, был дважды судим за то, что задушил американскую девушку (ныне леди X.): «На каком-то этапе моим сокамерником оказался настоящий монстр – в течение целого года. Если бы я был поэтом (но я всего лишь корректор), я бы описал вам божественную природу одиночного заключения, блаженство незапятнанного ватерклозета, свободу мысли в идеальной тюрьме. Цель тюрем (улыбаясь мосье Уайльду, который смотрел на свои часы и все равно мало что видел), конечно, не в том, чтобы исправить убийцу, как и не только в том, чтобы его наказать (как можно наказать человека, у которого есть лишь то, что при нем, внутри него, вокруг него?). Их единственная цель, прозаическая, но единственная, которая имеет смысл, – помешать убийце совершить новое злодеяние. Перевоспитание? Досрочное освобождение под честное слово? Миф, шутка. Чудовища не поддаются исправлению. А воришек не стоит перевоспитывать, в их случае достаточно наказания. В последнее время в soi-disant^[49] либеральных кругах наблюдаются определенные прискорбные тенденции. Их суть сводится к тому, что душегуб, который считает себя жертвой, является не только убийцей, но и слабоумным».

«Пожалуй, мне пора идти», сказал бедный обмякший Уайльд.

«Психиатрические лечебницы, общие палаты, клиники для сумасшедших преступников – все это мне тоже хорошо знакомо. Жить в одной палате с тремя десятками непредсказуемых идиотов – это ад. Я инсценировал насилие, чтобы меня поместили в карцер или заперли в отделении строгого режима проклятой лечебницы – в несказанном раю для такого рода пациентов, как я. Притворяться сумасшедшим было моим единственным шансом остаться в здравом уме. То был тернистый путь. Красивой и дюжей санитарке нравилось отвешивать мне промеж двух бэкхендов одну пощечину справа – и я возвращался к своему благословенному одиночеству. Я должен добавить, что каждый раз, как рассматривалось мое дело, тюремный психиатр указывал в отчете, что я отказывался обсуждать то, что он на своем профессиональном жаргоне называл “супружеским сексом”. Я с грустью рад и горд сказать, что ни охранники (среди которых попадались люди гуманные и остроумные), ни инквизиторы-фрейдисты (поголовно болваны или мошенники) не смогли сломить или как-нибудь изменить сию печальную персону, каковой я являюсь».

Мосье Уайльд, решивший, что перед ним пьяный или безумец, громко топая, удалился. Хорошенькая консьержка (плоть есть плоть, красное жало по-французски l’aiguillon rouge^[50], и любовь моя не была бы против) вновь принялась жестикулировать. Он встал и подошел к ее стойке. Отель в Стрезе сейчас восстанавливают после пожара. Mais^[51] (подняв прелестный указательный пальчик) —