Слабая женщина, склонная к мелонхолии

Правда хорошо было. Очень хорошо. Душа грелась. С тех пор в доме тети Фаины перебывало много детей. Кого оставляли на пару часов: надо сбегать по делам, не с собой же тащить… Кого привозили на недельку-другую: мама попала в больницу, с ребенком сидеть некому. Кое-кто жил и по месяцу, и по два, и по три: в квартире ремонт, в ремонте маленькому жить нельзя. Впрочем, были не только маленькие. Были всякие — и средние, и большие уже. В общем, дети не переводились. Иногда жил один ребенок, иногда — двое-трое, иногда целый детский сад. На личный рекорд вышли в прошлом году, когда три дня подряд в доме жили двенадцать детей от двух до семнадцати лет. Потом их постепенно разобрали родители.

Время от времени Ася спрашивала тетю Фаину:

— А это чей родственник? И с чьей стороны?

— Наш, — уверенно отвечала тетя Фаина. — Чей же еще? А с какой стороны — это подумать надо. Сторон-то много… Я так думаю, что вот этот, черненький, — он с твоей стороны. То есть со стороны твоей бабки. Смотри, даже похож, да? Ну вот, я же знала, что родственник. А Надя сильно светленькая, так что твоя бабка тут, скорей всего, ни при чем. Скорей всего, это со стороны моей двоюродной сестры… То есть ее мужа… Вот кто совсем белый был… Прямо как твоя тетя Марта. Надо потом покопаться, не родня ли они между собой.

— Выходит, Надя и мне родня? — смеялась Ася.

— Выходит, и тебе, — серьезно отвечала тетя Фаина. — Я ж сколько раз объясняла: мы тут все родня.

— Если все родня, что ж их к другой родне не ведут? — не отставала Ася. — Всех — к нам!

— Так мы из всей родни самая близкая, — спокойно говорила тетя Фаина. — Дальней-то родне своего ребенка не всегда доверишь. А близкая родня — это, считай, своя же семья, только немножко расширенная… В своей семье ребенку можно сколько хочешь жить. В своей семье он никогда не подумает, что брошенный… Аська, а ты чего это все выспрашиваешь? Может, тебе дети мешают чем? Может, тебе не нравится, что их много так? Ты мне честно скажи, а то ведь я бояться буду, что тебе плохо тут.

— Мне хорошо, — честно говорила Ася. — Мне нравится, когда их много. Мне дети ничем не мешают.

Ей дети действительно ничем не мешали. Даже тот прошлогодний рекорд. Двенадцать совершенно разных ребятишек от двух до семнадцати лет незаметно растворились в огромном доме тети Фаины, в огромном ее саду, на огромном ее огороде. И — никаких эксцессов. Тишина, покой, порядок, идеальная чистота. Тишина, конечно, была относительной, галдела эта команда, почти не переставая, целый день. Но и галдеж ей не мешал. Даже весело было. Хорошо. Наверное, и детям здесь хорошо было. Потому что старались вести себя правильно — так, чтобы не отказали от дома. Смешные. Старшие помогали возиться с младшими, на огороде что-то делали, в доме мыли, чистили, обеды готовили. В качестве наказания за какую-нибудь провинность тетя Фаина отлучала от работы. Провинившийся грустил и потихоньку выпрашивал у занятых делом: дай, я картошку почищу, дай, я чашки помою, ну, немножко, ну, две минуточки… Это было тоже смешно. Предприимчивый Том Сойер сколотил бы здесь состояние… Хотя нет, не сколотил бы. Провинившихся бывало немного. К тому же денег у них не было совсем. Тете Фаине за «передержку» родители иногда деньги давали, немного, как раз на хлеб и молоко. Чаще приносили продукты, главным образом картошку и всякую зелень со своих огородов. Тетя Фаина продукты брала, хоть у нее и на своем огороде этой картошки было полно. Говорила: запас карман не тянет. Правда не тянул, все расходилось мигом. Народу-то сколько кормить надо было! То-то и оно.

Иногда выдавались дни, когда ни одного ребенка в доме не было. Ася ощущала смутное беспокойство. Что там у них случилось? Почему детей не приводят? Надо позвонить, сбегать, узнать, все ли в порядке… Потом спохватывалась: да все у них в порядке — потому и не приводят. Успокаивалась. Но все равно скучала. Привыкла уже, что в доме должны быть дети. Постоянно.