Слабосильный брат мой... Неразумный брат мой...

С наркоманами Эми приходилось сталкиваться и раньше. Еще в Школе, несмотря на строжайший запрет и постоянные проверки, кое-кто из кадетов ухитрялся протаскивать в казарму крошечные голубые таблетки эпитонала и сигареты с «травкой». До поры до времени все сходило незаметно, пока однажды трое из выпускной восьмой роты, накурившись до одури, не забрались с винтовками на крышу административного корпуса и не открыли бешеную пальбу по автомобилям на соседней автостраде.

Движение тотчас же перекрыли, а стрелков попытались уговорить спуститься, но, укрытые высоким бетонным парапетом, те в переговоры не вступали, время от времени стреляя во все, что движется.

Элфос усмехнулся, вспомнив, как метался по плацу Тили-Бом, казавшийся еще толще из-за напяленного на пузо бронежилета, и изрыгал в мегафон странные угрозы вперемешку с льстивыми обещаниями. Но все же вызвать полицейские вертолеты он так и не решился, надеясь переждать и обойтись без скандала.

Часа через четыре выстрелы прекратились, и штурмовая группа, состоявшая из капралов-наставников и нескольких кадетов-добровольцев, выбив забаррикадированную дверь, ринулась на крышу. Там они обнаружили двоих из стрелявших, мирно спящих на куче стреляных гильз. Третий же, когда его попытались схватить, сбил с ног нескольких нападавших и, подскочив к краю бетонной пропасти, ласточкой кинулся вниз.

Эми видел, как сначала тело кадета плавно и красиво летело к земле, потом вдруг раздался глухой чавкающий звук удара, и оно превратилось в бесформенную кучу размозженной плоти, из которой тут и там торчали острые обломки костей…

Несколько дней после этого Школу лихорадило. Казармы, спортзалы, учебные классы и даже комнаты наставников были тщательным образом обысканы. Перетряхивались даже слежавшиеся за много лет тюфяки и простукивались облупленные стены. Нескольких кадетов, не поднимая шума, ночью увезли куда-то, и постепенно все утихло.

Позднее, уже во время службы в Когорте, Элфос участвовал в захвате шайки торговцев геронилом и ликвидации крупнейшего на Северо-Западе притона наркоманов «Сияющий Рай».

Несмотря на громкое название, это оказался просто-напросто огромный низкий подвал полуразрушенного дома, где на драных поролоновых матрасах, на кучах тряпья, а то и просто на цементном полу вповалку лежали изможденные люди, похожие на живые скелеты, обтянутые темной, покрытой струпьями кожей. Среди них были мужчины и женщины, старики и почти дети, но отличить одного от другого можно было только при очень внимательном осмотре, а так они все походили друг на друга, как головешки давно погасшего костра…

Большинство было не в состоянии идти, их приходилось выносить из подвала на руках, на одеялах, на транспортных лямках. Многие так и не приходили в себя, некоторые слабо стонали и только одно морщинистое существо, одетое в драные джинсы и засаленную атласную кофту с огромным вырезом, в котором болтались кожаные мешочки высохших грудей, вдруг тоненько и пронзительно завопило, когда Эми оторвал его от залитого мочой ложа. Отвернув в сторону лицо и с трудом сдерживая приступы тошноты, Элфос пробирался через загромождающие подвал кучи мусора и старался дышать как можно реже и только ртом, чтобы не ощущать отвратительного, тяжелого запаха своей ноши и не слышать этого выматывающего душу визга.

Выскочив на поверхность и с наслаждением глотнув свежего воздуха, он почти бегом направился к ближайшей санитарной машине, возле которой стоял скучающий полицейский врач. Увидев то, что принес Элфос, он несколько оживился и, подойдя к пластмассовой раковине носилок, на которую санитары уже уложили тело, прижал к слабо пульсирующей на тонкой грязной шее артерии блеснувший на солнце прибор.

Мельком взглянув на вспыхнувшие цифры, он повернулся к Эми и кивнул в сторону носилок:

— Ну, как тебе?

Элфос неопределенно пожал плечами. Врач понимающе усмехнулся и нажал несколько клавиш видневшегося в глубине машины компьютера. Через секунду на его ладони лежала узкая пластиковая карточка, которую он протянул Эми. Тот взял, вопросительно взглянув на медика.

— Можешь полюбопытствовать, как эта падаль, — указал он на мелко дрожащую седую мумию, — выглядела два года назад…

С небольшой фотографии прямо в зрачки Элфосу взглянуло широко распахнутыми светлыми глазами тонкое нежное девичье лицо.

— Мили Фостин, — донесся до него как сквозь вату голос врача. — Актриса, двадцать один год…

* * *