Слабость силы: Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания

«Наша обыденность полностью лишена божественного присутствия. Это освобождает нас для любых воздействий на эту обыденность. Мы, оперируя в Имманентном, не должны бояться задеть размещенное в нем Трансцендентное. Потому что оно изъято из Имманентного. Ив этом основа нашей тоски, несопричастности и свободы. Свобода ограничена земным законом. Бог бросил нашу обыденность и предоставил ее нашему усмотрению. Мы должны ее обустроить без Него.

Но Бог бросил обыденность, а не нас. Если мы, оперируя обыденностью по своему усмотрению, добьемся определенного результата (успешности), то, в зависимости от степени успешности, Бог может вновь нас заметить. И соединиться... но не с человечеством, а с конкретным человеком».

Итак, спасение индивидуально.

Формула спасения – успех как возможность быть замеченным Богом. Успех – цель. Средство – эксплуатация повседневности.

Повседневность (или обыденность) можно эксплуатировать как угодно жестоко. Допустимо любое насилие по отношению к этой повседневности. Лишь бы это насилие вело к успеху. Однако поскольку нужны равные права всех индивидуумов на достижение успеха, то ограничение насилия над повседневностью задано следующей формулой: «Твое насилие не должно мешать чужому насилию. Другой имеет такое же право добиваться успеха, как и ты». Равные права на эксплуатацию повседневности ради успеха формируют законы. Добиваться успеха ты должен в рамках закона. Но это единственные рамки. Других нет.

Ранний капитализм, который Вебер называет «протестантским», еще оперировал таким способом прорыва из Имманентного в Трансцендентное, из повседневности в идеальное. В рамках этого способа исторически присутствовали разные модификации. Кто-то считал, что Бог изначально избрал определенных людей и потому дарует им успех в повседневности. Здесь успех – это только свидетельство богоизбранности. А кто-то считал, что Бог наблюдает за всеми, а соединяется с теми, кто добился успеха. Желание соединиться с Богом диктовало напряженность деятельности. Ранний капиталист не вожделел благ земных и не напрягался под давлением земных страхов. Он исступленно действовал, надеясь через это спастись. Поэтому в раннем капитализме рассматриваемая мною антропологическая модель присутствовала не в виде фатума, а в виде предельного вызова. Мотивация была разорвана. Это было страшно. Задано высшей волей. И почти непреодолимо.

Но избранные сильные особи могли попытаться это преодолеть, встав на путь тиранической эксплуатации повседневности (Имманентного) во имя достижения связи с идеальным (Трансцендентным). Ужас оставленности и мечта по ее преодолению толкали ранних капиталистов на высшее трудовое усилие. Но в формуле уже было задано: это усилие почти безнадежно, и оно является уделом лишь избранных. То есть тех, кто рискнул и смог стать эксплуататором. Эксплуатируемые были лишены связи с Богом, и для них приведенная мною антропологическая модель была справедлива и в эпоху раннего капитализма.

Позднее эта модель стала всеобщей. И потому можно говорить, что капитализм почти полностью основан на мотивационной расчлененности. А это «почти» относится только к раннему капитализму, да и то как небольшая поправка. С этой оговоркой можно сказать, что капитализм – это «общество двух машин». А у этого типа общества есть не только идеологические, но и антропологические концептуальные предпосылки.

В свою очередь, «общество двух машин» устойчиво потому, что оно не только использует, но и ежечасно формирует (развивает и закрепляет) свои антропологические предпосылки, свою, так сказать, «антропологическую модель». Налицо как бы триада: антропологическая модель – «общество двух машин» – «консенсус данности».

Признав, что это так, нужно думать, что с этим делать. Иначе говоря, как, имея подобный «старт», спасти такую цивилизацию. Совсем нетрудно доказать, что спасти ее от нынешних и грядущих угроз с помощью секьюритизации невозможно. Спасти ее можно только призвав огонь, а значит, нарушив «консенсус данности».

Ибо «консенсус данности» (иначе – или «с жиру», или «быть бы живу») означает табу на отмену «мотивационной расчлененности».