Сладкая боль

Внезапный порыв гнева смел все преграды и запреты, которые обычно делали Анну сдержанной и послушной. Она знала, что гости смотрят на нее, но не сумела удержаться. Девушка шагнула к матери и громко произнесла:

— Ты злишься, что мы с папой дружим! Ты просто завидуешь!

Фрэнсис наигранно рассмеялась, но Анна увидела в глазах матери тревогу и страх и на мгновение почувствовала опьянение властью.

— Неудивительно, что папа с тобой даже говорить не хочет! Ты ужасная, ревнивая женщина! Я тебя ненавижу, Фрэнсис! Ненавижу!

— Анна… — мать попыталась улыбнуться. — Тебе, похоже, шампанское в голову ударило.

Она прижала руку к груди, и Анна увидела, как у нее дрожат пальцы.

— Ты всегда была упрямой и трудной девочкой.

— А ты себялюбивой стервой, — парировала дочь и ушла.

Она спешила по коридору, желая поскорей добраться до спальни и лечь, но на площадке стояла какая-то парочка. Они целовались и притом украдкой, потому что оба прятались от своих половин. Чтобы больше не видеть отвратительных друзей Фрэнсис, девушка сбежала по лестнице обратно и выскочила из дому. Она расхаживала туда-сюда по саду, мысли бешено неслись, руки сжимались в кулаки. Отчего мать вечно язвит, растравляет раны? Почему бы просто не отстать?

Только успокоившись и вернувшись на крыльцо, Анна поняла, что оставила ключ внутри. Стучать она не собиралась. Оставалось ждать, когда кто-нибудь выйдет.

Она вернулась в сад и села на траву под деревом. Темнело, и девушку можно было разглядеть, только хорошенько присмотревшись.

Вскоре она услышала в дверях голоса. Маркус и Фиона прощались с хозяевами.

— Как странно, — сказала Фиона, когда дверь закрылась, и оба зашагали по дорожке.

— Что именно? — спросил Маркус.

— Я всегда думала, что у Лондонов идеальный брак, — ответила она. — Понятия не имела, что там такая обстановка.

— У каждой семьи свои проблемы.

Анна почувствовала, что щеки у нее горят от стыда.

— Мне страшно жаль девочку. Только представь, если бы твоя мать рассказала про тебя такое в присутствии целой толпы.

Когда они приблизились, Анна кашлянула, давая понять, что она здесь.

Фиона остановилась, прикрыв рот ладонью. Маркус выругался.

Анна встала. Она радовалась темноте, поскольку не сомневалась, что покраснела.

— Извините. Я забыла дома ключ.

Маркус оправился первым.

— Давай мы…

— Нет, — перебила девушка. — Честно говоря, я сейчас никого не хочу видеть. Не беспокойтесь, посижу здесь.

— Но нельзя же просто бросить тебя одну, — своим забавным официальным тоном произнес Маркус. Анне он всегда казался чересчур чопорным, старомодным и странным. Но она догадывалась, что, невзирая на внешнюю холодность, Маркус добрый.

Анна рассмеялась.

— Лучше уж на улице, чем там. Когда гости разойдутся, я уж как-нибудь проберусь в дом.

Фиона подошла поближе.

— Может быть, поедем к нам? Мы живем в Креморне.

— Фиона, лично я не думаю, что… — начал Маркус.

— Почему? А вдруг ей придется сидеть во дворе еще несколько часов? Разве у нас дома хуже? Она не хочет возвращаться как побитая собака, и я ее прекрасно понимаю.

Она повернулась к Анне:

— Согласна?

Анна удивилась, потому что совсем не ждала такого приглашения. Но головная боль прошла, и ссора с матерью наполнила девушку беспокойной энергией. Даже если бы она сумела вернуться в дом незамеченной, то ни за что не заснула бы.

— По-моему, отличная идея, — сказала она. — Спасибо.

Они пили виски и не спали до раннего утра. Больше всех говорила Анна. Говорила и говорила. Она рассказала Маркусу и Фионе о своем детстве, о бурных отношениях с матерью… то, о чем раньше не знал никто.

— Мне жаль папу, — призналась Анна. — Мама вечно из-за чего-нибудь злится. Придумывает какие-то безумные обвинения. Она страшно ревнива.

— Почему же она ревнует?

— Ой, она думает, что папа изменяет. А он даже не собирается. Хотя никто его не осудит, если однажды и изменит. Все время терпеть мамины придирки…

Маркус помалкивал, но сочувственно хмыкал. Фиона задавала вопрос за вопросом. Никто ни разу не дал Анне понять, что она наскучила. В конце концов Маркус пожелал девушке спокойной ночи, объяснив, что должен отдохнуть.

— Переночуй у нас, — предложила Фиона Анне. — Домой возвращаться уже слишком поздно.

Она одолжила девушке ночную рубашку и зубную щетку, отвела в гостевую спальню и обняла. Нырнув под одеяло, Анна почувствовала, что вырвалась на волю из тюрьмы, пусть и воображаемой. Эмоциональная власть матери напоминала камеру с незапертой дверью. Достаточно было шагнуть за порог, чтобы освободиться.

Если бы только ощущение свободы длилось достаточно долго! Если бы только она успела им насладиться! Но события, которые произошли вскоре после того вечера — события, оставившие Анну одну в пустом старом доме, одинокую, угнетенную чувством вины, заслужившую все те ужасы, которые послала судьба, — загнали ее в новую тюрьму. В тюрьму с маленькими камерами, без окон, без света, с накрепко запертой дверью, которую невозможно было открыть, как бы она ни налегала.

12

Вскоре после ухода Фионы и Маркуса позвонил папа.