Сладкая боль

— Ты не… — Анна замолкает и вздыхает. — Ты стал иначе ко мне относиться. А я этого не хочу. Честное слово, не надо. И толку все равно никакого. Да, я грущу. Допустим. Мой ребенок умер, поэтому я буду грустить всегда. Но ведь в моей жизни есть и другие вещи. Я по-прежнему девушка, и вчера я вспомнила об этом и впервые со смерти Бенджамена развеселилась. Да, то, что я рассказала, очень грустно и серьезно, но, пожалуйста, забудь о моих бедах хоть ненадолго. Я хочу радоваться. Хочу поцеловать тебя. Хочу вернуть приятные минуты. Вчера вечером я ощутила себя живой как никогда… поэтому, пожалуйста, перестань смотреть на меня как на калеку и посмотри, как вчера — как будто я тебе нравлюсь, как будто я привлекательная…

Она делает глубокий вдох и улыбается. Щеки раскраснелись, глаза влажные. Анна кажется редкостно красивой.

— Ты правда мне очень нравишься, — говорю я. — И ты очень привлекательная.

— Тогда поцелуй меня, — просит Анна.

И я целую.

59

Они возвращаются в комнату Тима. Движутся медленно, осторожно, обоим поначалу неловко, хотя они и пытаются изображать уверенность. Тим и Анна раздеваются, забираются под одеяло, и, как только они погружаются в уютную теплоту, неловкость исчезает. Они придвигаются ближе, прижимаются, целуются. Торопиться некуда. Они часами трогают и целуют друг друга. Анна не открывает глаз, чтобы сосредоточиться на ощущениях. На том, как Тим прикасается пальцами к ее животу, как целует шею. На соленом запахе его кожи, на колючей щетине. Когда она все-таки открывает глаза, то видит, что Тим улыбается; зелено-карие глаза лучатся морщинками в уголках, а на лице выражение удивления и восторга.

Она временно счастлива, увлечена моментом. Анна вспоминает, что такое дарить радость и получать удовольствие. Что такое ощущать себя живой.

60

На следующее утро я просыпаюсь поздно. Анна еще спит. Она свернулась клубочком, лежа на боку лицом ко мне. Лицо у девушки умиротворенное, губы слегка раздвинуты, словно в улыбке, и я радуюсь — радуюсь оттого, что сделал ее счастливой. Я встаю как можно тише и иду на кухню варить кофе.

Я автоматически совершаю знакомые действия, в то время как мысли упорно возвращаются к событиям минувшего вечера. Я, разумеется, не девственник, и не скажешь, что для своего возраста особенно неопытен, но в постели с Анной я пережил откровение. Я никогда еще не занимался любовью так долго, неспешно и вдумчиво. Никогда еще так не заботился о партнере. Никогда не сознавал, каким прекрасным и преображающим может быть секс.

Когда я отношу кружки наверх, Анна уже сидит, подоткнув простыню под мышки. Она улыбается и впускает меня под одеяло.

Как ни странно, Анна, обнаженная и уязвимая, кажется на удивление открытой и спокойной.

Мы полдня проводим в постели. Потом приходят маляры, чтобы перекрасить стенку в коридоре, и приходится встать, чтобы впустить их, но я тут же возвращаюсь в спальню, оставив рабочих внизу. Я поднимаюсь лишь для того, чтобы принять душ и отправиться на работу. Прихожу в ресторан в четыре, как минимум на час позже положенного, и понимаю, что на кухне я один, а сделать нужно много. Но после секса я как под кайфом и все успеваю в рекордное время. За работой я думаю об Анне, о том, как мы провели утро и ночь, о том, что вечером, возможно, повторим. Каждый раз при этой мысли в животе приятно щемит.

Я замечаю, что отец наблюдает за мной, стоя в дверях кухни. Ловлю себя на том, что напеваю под нос и ухмыляюсь, как дурак.

— А у тебя отличное настроение, — говорит папа.

— Хорошо покатался перед работой, — вру я. Нет особых причин лгать, но наши с Анной отношения еще слишком новы. Я не хочу об этом говорить и выставлять напоказ раньше времени.

— Да? — он, кажется, удивлен. — И где же ты катался?

Только тогда я вспоминаю, что, когда я шел на работу, дул сильный береговой ветер, поэтому на северном побережье волны наверняка были никуда не годными.

— На Ди-Уай, — отвечаю я. — Оказалось не так уж плохо. Там перед клубом приличный берег.

— Я серьезно, — настаивает отец. — С кем ты ходил?

— Так, с приятелями. — Я отворачиваюсь, потому что лгать неприятно.

В разгар вечера, когда на кухне жарко, а руки заняты, на мобильник приходит сообщение. Я достаю телефон — на тот случай, если оно от Анны.

«Тим, прости, Лилла».

Я убираю телефон и принимаюсь за работу. Следующая эсэмэска приходит через пару минут.

«Я все время об этом думаю. Признаю, что вела себя неуместно. Мне очень стыдно, честное слово. Лилла».

Я по-прежнему занят и не могу оторваться, а потому отвечаю не сразу. Когда я наконец достаю телефон, эсэмэсок уже три.

«Хватит меня мучить. Я прошу прощения за то, что вела себя как полная дура. Давай обо всем забудем и помиримся, ладно?»

«Я тебя не мучаю,

— отвечаю я. —

Я на работе, мне некогда».