Сладкая для Палача

В том, как она прижималась ко мне во сне и иногда что-то бормотала, но не разжимала ладоней, словно и во сне боялась, что я уйду и больше не вернусь.

Она еще не понимала, что отныне она никуда не денется от меня.

Даже если сама захочет.

Потому что за эти пару сумасшедших дней я прикипел к ней.

Врос душой и сердцем, как это могут сделать только звери — преданно, всепоглощающе и искренне.

Кажется, я тоже задремал, но вынырнул из этого чувства резко и быстро, потому что в какой-то момент мои инстинкты завопили: опасность!

Всё во мне меня буквально встало на дыбы, заставляя зверя внутри собраться и ощениться.

Человеческая паника всегда отдавала горечью и едкой кислотой.

Именно она опалила меня после отчетливого писка аппаратуры, на который чутко и быстро среагировала медсестра, за что нужно было отдать ей должное.

Я привык не доверять людям, потому что за долгие годы, проведенные среди них, понял отчетливо только одно: большинство людей не способны заботиться ни о ком, кроме себя.

Чаще всего им это было просто не нужно.

Но кажется, всё было еще не так уж и плохо, судя по тому, какие люди работали в этом отделении: отзывчивые, способные искренне сострадать и пытаться облегчить боль и страдания этих детей.

Послышались быстрые нервные шаги, а затем приглушенные голоса нескольких девушек, которые быстро бегали по отделению, чтобы помочь ребенку, которому неожиданно стало хуже.

— Врача! Быстро!

И снова бег, и снова паника вкупе со слаженной работой и профессиональной помощью, которые девушки оказывали до прихода врача.

Но и он пришел стремительно и тут же стал давать указания, которые исполнялись слаженно и молниеносно.

Всё это я слушал, начиная хмуриться всё сильнее и сильнее.

Но сердце сжалось и забилось сильнее от той же горечи, что я ощутил в девушках, когда услышал взволнованное и приглушенное одной из них:

— …Нужно сказать Лилу.

Я глубоко втянул в себя воздух, отделяя ароматы наших тел, запахи лекарства, запахи тел медсестричек, чтобы уловить только детей.

И с холодеющим сердцем понять, что запах Лео изменился.

От боли или сильного стресса аромат любого тела начинал пахнуть сильнее и резче.

Ошибки быть не могло.

Я сжал Лилу в своих руках сильнее, больше всего на свете желая отгородить ее от этой боли, но понимал, что каким бы сильным и быстрым я ни был, а сделать этого не мог.Больше медлить было нельзя.

— Лилу, просыпайся, — прошептал я девушке, погладив ее по плечам и сжимая их чуть сильнее, чтобы она почувствовала мое прикосновение. — Нужно одеваться.

Девушка сонно приоткрыла глаза и тут же зашевелилась, хотя до конца не проснулась и, кажется, просто не понимала, зачем это нужно было делать.

Но делала.

Быстро и молча, как маленький очаровательный солдатик.

Я тоже быстро облачился в свою незамысловатую одежду как раз в тот момент, когда быстрые шаги направились в сторону комнаты и остановились у закрытой двери в явной нерешительности.

Лишь в этот момент Лилу наконец сбросила с себя липкий и такой необходимый сейчас сон и чуть нахмурилась, словно предчувствовала беду.

Я только стиснул зубы до скрежета, с холодным тихим ужасом понимая, что через одну секунду ее сердце будет разбито, а я не смогу с этим ничего поделать.

Это чувство беспомощности я ощутил второй раз в своей жизни, и снова оно оглушило меня и сделало таким не по-звериному слабым.

То же самое я чувствовал в тот день, когда мы спасли из очередной лаборатории сотни берсерков, но оставили на растерзание Урана… чтобы был шанс увести всех раненых.

Чтобы была возможность защитить тех, кто был слабее нас.

Но какой, черт побери, ценой…

Сейчас же я смотрел на бледнеющую Лилу и понимал, что снова мое сердце разрывается от желания сделать так чертовски много для нее и понимания того, что в этой ситуации я до смешного бессилен!

Лилу распахнула дверь еще до того, как медсестра постучала в нее.

— Что-то с Лео?

— Да…

Я ощутил всем существом, как всё внутри моей Лилу сжалось и задрожало, но девушка не закричала. Не начала рыдать или стонать.

Только произнесла тихо и отрывисто:

— Отведи меня к нему.

Нельзя хрупким девушкам быть настолько сильными душевно!

Лучше бы она кричала и дала обнять себя, чем вела себя вот так — словно готовилась к самому худшему — и даже в этой страшной ситуации сохраняла трезвость ума, не жалея своего сердца, которому и без того пришлось пережить так непомерно много боли!

Ни у кого не возникло даже удивления, когда медсестры видели меня рядом с Лилу посреди ночи в отделении, в котором сейчас не было посетителей.

Я просто шел за ней, умирая внутри от отваги и внутренней силы моей девушки, и понимал, что наш план с Плутом нужно было осуществить как можно скорее.

Невыносимо было оставлять Лилу одну, но иначе было нельзя.

Она не выдерживала и тонко всхлипнула, когда увидела Лео без сознания, подключенного к многочисленным аппаратам в реанимации, а я обнял ее крепко-крепко и пытался понять, что говорил пожилой мужчина-врач об общем состоянии мальчика.

Пытался, но ничего не понимал.

Эти медицинские термины были лишены для меня смысла.