Сладкая горечь магии

Близнецы должны быть равны, две стороны одной монеты. Вот только между Тэмсин и Марлиной не возникло равновесия. Жадина Тэмсин забрала всю силу себе еще в материнской утробе, оставив сестре так мало, что магия приносила той только вред. В конце концов Марлина умерла из-за того же, что придавало сил Тэмсин.

Рэн ошибалась.

Тэмсин знала нужду и жажду.

Она жаждала развернуться и броситься обратно в Лэйдо, жаждала оставаться как можно дальше от родины, где ее больше не ждали. Жаждала, чтобы сестра была не только воспоминанием.

Как и обычно, Тэмсин не чувствовала ничего, вспоминая о сестре – о том, как Марлина всегда брала высокие ноты, когда они пели, и звуки отражались от сводов Большого Зала академии; как она завязывала волосы в узелки, когда волновалась; как не умела сосредотачиваться на ком-то одном – и от этой пустоты Тэмсин хотелось закричать. Но ведьма знала: одного желания недостаточно. Ее крик не нашел путь наружу, и в голове осталась лишь звенящая тишина.

8. Рэн

Рэн никогда раньше не ночевала под мостом.

– Ты ведешь себя как ребенок, – раздался из тени резкий голос Тэмсин, которая уложила рюкзак под голову и укрылась плащом словно одеялом.

– Но под мостами живут тролли. – Рэн отшатнулась, нервно теребя косу.

Она не могла отмахнуться ни от сказок из детства, ни от предостережений отца, опасавшегося всего волшебного, и матери, которая ничего не знала о мире вокруг.

– Беру свои слова обратно. Дети ведут себя разумнее.

Лица Тэмсин не было видно, но она наверняка закатила глаза.

– Тролли обитают только на Юге. Предпочитают теплый, влажный климат. – Тэмсин повернулась спиной к Рэн, голос зазвучал приглушенно. – А теперь прекращай мельтешить и ложись спать.

Рэн помедлила, глядя в звездное небо, но наконец сдалась и улеглась. Как можно дальше от Тэмсин. Та похрапывала, а вот Рэн не спалось.

Они собирались остановиться в таверне. Тэмсин надеялась вымыться. Рэн надеялась встретить людей – хоть кого-нибудь, кроме ведьмы с ее горькими смешками и неумолчными жалобами на ноги. Она была едва ли старше семнадцатилетней Рэн, а ныла больше, чем иная бабка – больше, чем Сэроя, старуха из Уэллса, которая долгие годы играла на арфе для Ооны, королевы великанов. Руки у Сэрои были искалеченные и шишковатые, но она не забывала улыбнуться Рэн, когда они встречались на рынке.

Если бы не тот миг, когда Тэмсин светилась любовью, Рэн не поверила бы, что губы ведьмы способны на что-нибудь, кроме усмешки.

Или поцелуя. Но это не в счет.

Наверняка лицо Тэмсин кривилось от раздражения даже во сне. Устают ли ее мышцы от постоянного напряжения? Рэн утомляло одно только наблюдение за кислым лицом ведьмы.

Даже близость Тэмсин выматывала. Рэн тянуло к ведьме – как магия тянулась к ней самой. Не хотелось подходить слишком близко, но Рэн не могла удержаться. Сама Тэмсин тоже предпочитала не отпускать ее далеко. Ведьма явно полагала, что имеет полное право распоряжаться силой Рэн. За прошедший день она трижды тыкала ее в плечо длинным пальцем, и по телу Рэн расходился холод, когда магия уплывала к Тэмсин.

Будто в пути не хватало других трудностей! Рэн размяла шею, вытянула ноги, ослабшие и будто размякшие, и растянулась на земле. Она много ходила пешком, но никогда – так далеко. И никогда еще не сталкивалась с таким хаосом, когда ленты естественной и темной магии переплетались подобно змеям, а кисло-сладкий запах забивал ноздри.

Они пришли в городок на закате, и серная вонь окутала Рэн в тот миг, когда они шагнули на брусчатку. Света от маленького фонаря, который несла Тэмсин, хватило, чтобы осветить заколоченные снаружи окна и двери. Доски, прибитые к дверям чуть ли не половины домов, выщербились и потрескались, точно какие-то животные пытались вырваться на свободу. Тэмсин решила, что дома покинуты, но Рэн видела ленты темной магии, висящие над крышами.

Внутри были заперты пораженные мором люди.

Нутро выворачивало при этой мысли. Рэн понимала, что, как бы ни хотелось ей поспать в кровати, она не сможет остаться там, где так обходятся с больными. Так что они отправились дальше и устроились под мостом в русле пересохшего ручья.

Ведьма громко, сочно всхрапнула. Нечестно, что ей удается так легко засыпать. Рэн и не помнила, когда в последний раз проваливалась в сон, не ворочаясь и не крутясь, не перебирая в уме все свои поступки и слова, не прикидывая, что следовало сделать, чтобы сойти за обычного человека, что следовало сказать, чтобы показаться более вежливой. Не беспокоясь, как лучше услужить отцу.

Рэн не могла вспомнить, когда она в последний раз просыпалась отдохнувшей. С чего она решила, что теперь все будет иначе?

И все же прочее действительно изменилось. В том числе и сама Рэн, лежавшая под мостом где-то далеко от родного очага и всего, что было ей знакомо.