Сладкая горечь магии

– Все в порядке, – отрезала ведьма по старой привычке, но виновато улыбнулась. – Все в порядке, – повторила она уже мягче. – Просто… – она опустила взгляд на пыльные ботинки, – хотела попрощаться.

У Рэн дрогнули губы:

– Серьезно?

– Заткнись, – нежно велела Тэмсин. – Я знаю, что это глупо, просто…

Как такое облечь в слова? Долгие годы у нее ничего не было, кроме этого домика. Она сворачивалась комочком у огня, пытаясь согреть непослушные кости. Стояла посреди комнаты, выменивая волшебство на такое количество любви, чтобы хватило порадоваться хоть одному рассвету. Здесь Тэмсин выживала.

Теперь она наслаждалась жизнью.

Она взяла Рэн за руку – такую маленькую, теплую и мягкую. Разряд между ними походил на затаенную улыбку. Напряжение отпустило плечи. Ведьма ощутила летний ветерок – сладкий, как солнечный свет. Как смех Рэн. Как морщинки в уголках ее глаз, когда она улыбалась.

Это тепло на коже, эта жажда поднять лицо к небу все еще были непривычны. Тэмсин широко раскинула руки, не выпуская ладони истока.

– Что ты делаешь?

Тэмсин открыла глаза. Рэн озабоченно смотрела на нее.

– Солнце. – Тэмсин указала наверх. – Не чувствуешь?

Исток приподняла бровь, и ведьма закатила глаза:

– Ой, вот только не начинай! Ты срывала каждый цветок, который нам встречался. Тебе поет океан. Ты слышишь, как дышат деревья.

Рэн виновато усмехнулась:

– Может, я и отвлекаюсь время от времени. Ладно, постоянно, – быстро добавила она, игриво толкая Тэмсин в плечо.

– Ты ужасная, – пробормотала ведьма, опуская руки, но по-прежнему держа пальцы Рэн в своих.

– Ты меня любишь. – Исток улыбалась до ушей.

– Кое-кто набрался уверенности, а?

Тэмсин вытащила прядку из-за уха Рэн, все еще удивляясь новой длине ее волос. Новая прическа шла истоку, та будто перестала прятаться – даже осанка распрямилась.

– Но любишь ведь, – настаивала Рэн, морща веснушчатый нос и, очевидно, ожидая ответа.

– Люблю. – Тэмсин улыбнулась и распахнула дверь домика.

Все лежало на тех же местах, что и прежде. Ничто не переместилось в отсутствие хозяйки. Шкаф стерег аккуратно сложенные в нем вещи. Цветочные лепестки, позабытые, лежали в очаге, побурев и свернувшись. Неуютная комната была полна пыли и теней. Тэмсин убрала ставни, впуская свет.

– Она меньше, чем я помню. – Рэн остановилась в дверях и посмотрела на потолок, следя взглядом за магическими лентами, незримыми для Тэмсин.

– Да?

Сложно было отнестись к этой комнате непредвзято. Тэмсин провела здесь худшие годы – злая, замерзшая и одинокая. Пытаясь сжиться с мыслями о том, каково быть ведьмой без дома. Девочкой, неспособной любить.

– А может, это ты выросла. Не разберу. – Рэн подтащила стул и плюхнулась на него. – Сама не знаю, что хочу сказать.

– Ничего, – ответила Тэмсин, садясь напротив. – У нас все время мира.

– Не совсем. – Рэн побарабанила пальцами по столешнице. – Вера ждет нас назад.

Тэмсин поджала губы и мрачно ответила:

– Я не имела в виду дословно. Я… пыталась быть милой.

– Ой. – Рэн округлила глаза. – Ой, прости, пожалуйста! Я все испортила. Ты сказала… – Она умолкла, кусая в раздумье большой палец. – Ты сказала: «У нас все время мира», и нужно было ответить…

Исток сощурилась, глядя на Тэмсин так, как смотрела, желая увидеть самое сердце. Губы Рэн изогнулись в сладкой улыбке, она захлопала ресницами:

– Что, и в самом деле?..

– Ой, тихо. – Тэмсин закатила глаза, но при этом потянулась через стол и накрыла ладони истока своими.

Ведьма все время тянулась к Рэн. Постоянно переплетала их пальцы, касалась ладонью, ловила губы. Это было так внове, так невероятно, что Тэмсин боялась – вдруг, упустив прикосновение, она не почувствует разряда в следующий раз? Вдруг проснется и поймет, что все это было сном? Мгновения, такие хрупкие, ускользали. Ведьме оставалось только держаться за самое важное и надеяться, что этого будет достаточно.

Тэмсин потянулась к Рэн, и – невозможно, необъяснимо, восхитительно – Рэн потянулась навстречу.

Они сидели, тесно обнявшись, в домике, видевшем так много дурных дней. Тэмсин предложила приготовить чай – лишь бы найти занятие. Лишь бы еще немного побыть в месте, которое она считала домом и куда вряд ли когда-нибудь вернется.

Глупо ли грустить по местечку, с самого начала бывшему лишь временным убежищем? Становилось ли оно менее родным от этого? Вот кровать, на которой Тэмсин оплакивала свою жизнь и жизнь сестры. Ту пропасть, в которой все очутилось. Вот стол, за которым ведьма кричала от ярости – единственного чувства, которое ей оставалось. Вот коврик, по которому она бродила, надеясь устать настолько, чтобы уснуть, когда бодрствование становилось невыносимым.

Рэн сжала ее руку.

– Боишься?

Тэмсин вздрогнула на другом краю стола:

– Чего?

Рэн помахала свободной рукой, окинула беспомощным взглядом комнату. Найдя слово, она выдохнула его едва слышно:

– Всего.

Тэмсин то ли хихикнула, то ли беспомощно икнула.

– Да.

Этого коротенького слова вряд ли было достаточно. Они еще так многого не знали. Столь многое могло пойти не так.

Рэн отозвалась совсем тихо:

– Я тоже.