Сладкая месть

Каждый день я бегала в подъезд, проверять почту, даже если никуда не выходила из дома. А из дома я ходила крайне редко. Когда заканчивались успокоительные, прописанные врачом. Все остальное время медленно, но уверенно сгнивала в замкнутой комнате, наедине со своими мыслями.

Почтальон уже знал меня как родную. А я, как ошалелая, если вдруг его видела, бросалась на дядю Гошу, не хуже озверевшей псины.

— Нет, Сонечка! Ничего. — Печально качал головой, раскладывая газеты по ящикам. А меня раздирала злость и ненависть!

Тысяча и одно письмо!

Ни единого ответа!

НИ ЕДИНОГО!

Я должна была собрать себя по частям! Должна! Я ещё слишком молода, чтобы меня хоронили. Из-за мужика! Из-за какого-то там, бл*ть, напыщенного долба*ба, который не может ответить ни на одно из тысячи писем, что я ему прислала.

Меня это бесило. И вымораживало.

Да пошло оно всё на хер!

Я подстриглась. Я сделала себе крутое каре, купила тонну разных шмоток, записалась в тренажёрный зал. Хотя, потом уже поняла, что это была глупая затея, поскольку постоянно натыкалась на качков. В наколках. И хандра снова возвращалась.

Тогда я пошла на танцы. На йогу. На плавание.

Но меня хватало ненадолго.

Пока однажды, когда я наводила порядок в комнате, я не обнаружила под кроватью… кулон. Тот самый кулон, подаренный Давидом. С нашей фотографией.

Разревелась. До такой степени, что у меня потемнело перед глазами, а руки и ноги превратились в вату. Сначала била этот кулон об стены, била по нему тяжеленой книгой, но он, казалось бы, был выкован из непробиваемой стали.

Потом я, разозлившись ещё пуще прежнего, выбросила его в окно.

А на следующий день… как ненормальная выскочила на улицу и до самого вечера лазала под окнами в траве с колючками, царапая руки до ран, с влагой на ресницах, выискивая украшение.

Пока… пока, к счастью, не отыскала.

Я не смогла отпустить прошлое до конца, хоть и старалась.

Надеюсь, время действительно лечит. А пока… пока я спряла кулон в ящик стола, заперев на ключ.

Эта вещь — всё, что осталось у меня от Давида.

Другие его вещи, подарки, одежду, украшения я, в порыве бешенства, выбросила на мусорку.

* * *

Прошел месяц. За ним ещё один. И ещё один.

А меня всё никак не отпускало.

Я пыталась отвлечься, пыталась вернуться на учёбу, но не могла.

Потому что мне, день ото дня, продолжали сниться кошмары.

Сначала мать, по совету специалистов, решила дать мне время успокоиться, смириться со случившимся. Но моё одиночество, моя замкнутость, превращала меня в пофигистичный овощ. Пока однажды, мать не пришла ко мне в комнату и не повысила голос.

Ей тоже надоело видеть меня в подобном состоянии.

Дни летят, но реальность не меняется.

— Соня, хватит! Ты должна забыть прошлое. Я понимаю, как тебе больно… Я ведь тебя предупреждала! А ты, глупенькая, не слушала… — Присаживается рядом, на кровать, пока я сижу в позе йога, в наушниках, слушая любимые треки, пытаясь укрыться в своём уютном, но таком холодном мирке, — Вот, что получилось в итоге. Бедная моя девочка. Как же сильно я тебя понимаю.

Обнимает, а я падаю в бок, лбом уткнувшись в её плечо.

Моё сердце разбито.

А душа превратилась в пепел.

Сгорела. Живьём.

И я понятия не имею, как собрать её по пылинкам в единое целое.

— Просто скажи мне одну вещь. — Поднимаю голову, смотрю пустым, безжизненным взглядом в исхудалое лицо матери. — Где Давид? Всё ли с ним нормально? И почему он не отвечает на мои письма?

— Если я скажу, ты перестанешь себя убивать?

Киваю.

— Обещаешь?

Ещё раз киваю.

— Ну хорошо… — Делает паузу, собирается с духом. — Соня… я не говорила тебе, где он по причине… по ужасной причине… Чтобы не делать тебе больно вдвойне. Но ты никак не можешь усмириться.

Её голос дрожит, срывается до хрипа.

— Поэтому я скажу… Он… — Запинается. В глазах вспыхивает не то страх, не то ужас. — Он умер. Там, в тюрьме. От передозировки наркотиков.

Резко отскакиваю в сторону, швыряю наушники в стену, дышу часто и глубоко, чтобы хоть как-то расслабиться, чтобы не взорваться от потрясения!

— Прости. — Виновато. — Я не хотела говорить. Не хотела разглашать в какую именно колонию его посадили. Боялась, что поедешь к нему. И там тебе скажут вот такую вот жуткую новость.

Это ложь…

Очередная, мерзкая ложь!

Как же я устала. Как же я устала от этой вечной грязи! От боли! Несправедливости! Фальши!

Так устала, так измотана!

Что раз и навсегда потеряла смысл в жизни.

Не хочу ничего!

НЕ ХОЧУ!

— Думала ты забудешь. Время ведь лечит. Но, видимо, хворь твоя не поддается лечению. — Приласкала меня, поцеловала. Ладонями смахнула выступившие слёзы. — Сонечка, дорогая. Я знаю, как тебе тяжело… Но знай, что я с тобой. — Мы справимся, доченька. Справимся! Слышишь! Прости меня. Прости, милая. Я очень тебя люблю и очень за тебя переживаю. Так или иначе, но ты моё дитя, моя кровиночка. И ты не представляешь, насколько мне горько видеть твои слёзы. Ради меня! Рад нас! Отпусти прошлое. Начни жизнь с чистого листа. Умоляю.