Сладкая месть

Отец совсем не занимался домом. Поговаривают, что после смерти жены, он изолировался в особняке, распустил персонал, а себя посвятил выпивке.

Часть немалого наследства, накопленного бандитским путём, он все же сохранил. Но большую его часть — выбросил на помойку. То есть, тупо пропил.

На похороны я не успел. Да и не жаждал успеть.

Воспоминания на максимум кромсают душу, когда я переступаю порог столовой, где в последний раз видел мою маму. Живой. Смотрю на то самое место, у окна и вспоминаю, как она кричала! С какой болью, с каким отчаянием рыдала, захлебываясь в собственной крови. А отец… он смеялся. Хохотал, а затем, склонился над ней, такой бледной, такой испуганной, и, назвав мать блядью, плюнул ей в лицо.

Я ничего не понял. Я успел только закричать и схватить малышку Кристину на руки, когда мама вдруг, ни с того, ни с чего, схватилась за горло и сказала, что ей очень больно… что ей больно дышать и больно говорить. Вскочила со стола, сделав два шага в сторону невозмутимого отца, что так спокойно сидел за столом, пожевывая свиной стейк, споткнулась и упала.

Лишь тогда, услышав её жуткий вопль, он резко выругался матом, одним махом перевернув стол вверх тормашками.

Звон посуды.

Женский вопль.

И горький детский плач.

От которого задрожали не только окна, но и стены.

— Сука! Грязная блядь! Ты думала я не догадаюсь?? О твоей гребанной интрижке с Кириллом?! — оглушающим громом в мыслях вспыхнули его грубые слова и я, зажмурившись, с адской ненавистью сжал челюсти до скрежета зубов.

Она умирала. Схватившись за горло. И из её рта хлестали реки крови.

Когда малышка Кристина вдруг тоже забилась в моих руках, заплакала и захрипела… я понял. Отец их отравил.

До того, как упасть на пол, мама пила чай. И из той самой кружки поила мою маленькую сестренку. В тот момент мамочка смеялась и радовалась, ведь Кристина сама потянулась к заварнику, подражая маме, захотела впервые попробовать питьё из чашки, а не из бутылочки.

Я тоже улыбался. Тогда я был настолько счастлив, что готов был целовать и обнимать их целую вечность. Моя сестра — моя любовь. Я не отходил от неё ни на шаг. Такая маленькая, такая беззащитная. С большими карими глазами, крохотными ручками, которыми любила хватать меня за пальцы. С самой первой секунды, как только её увидел, ещё там, в роддоме, я понял… что буду любить свою сестренку и заботиться о ней всем сердцем и душой.

Мама не могла нарадоваться за нас обоих. Я ведь ей здорово помогал.

Играл, нянчился с малышкой, гулял в саду, давая мамочке время на отдых.

Настолько сильно был счастлив родной кровинке! Хотел брата, но потом понял, что всё это неважно, стоило только увидеть кукольное личико Кристинки.

Недолго суждено было длиться счастью.

Мама отравилась. А Кристина… её парализовало. Она выпила всего лишь несколько капель яда. Но этого хватило. Чтобы превратится в ничтожное растение. Особенно маленькому, годовалому ребёнку.

Отец не чувствовал ни грамма греха.

Корчась в страшных судорогах, издав последний сдавленный вздох, мама посмотрела на нас с сестрой в последний раз. В её глазах застыл ужас. Она уже не дышала, но слёзы сами по себе катились по бледной, безжизненной коже. На губах чёрная кровь. А у меня на сердце… вечная боль.

Этот пустой, измученный страданием взгляд, я вспоминаю практически каждый день. Он, как клеймо, отпечатался в моих самых страшных, самых болезненных воспоминаниях.

— Отмучилась… — Прохрипел отец, брезгливо вытирая полотенцем мамину кровь с пиджака, когда она отчаянно пыталась за него схватиться, когда, рыдая, шептала извинения. — Тварь.

Бесполезно.

Хладнокровный деспот.

Он не знает слова «прости».

А дальше, в комнату ворвались охранники, набросили на безжизненное тело простыню и вынесли вон.

— Мама! Мамочкаааа! — закричал.

Кристина забилась в моих руках ещё сильнее.

Хотел броситься следом за подонками, как вдруг… снова увидел кровь.

Сначала на своей футболке. Затем, на личике сестренки.

— Давид… — Отец нахмурился, сделав шаг навстречу к нам, а я ещё сильнее прижал малышку к груди, — Твоя мать сама виновата. Она предательница. Нехорошая, неверная женщина. Ты должен понять… я не мог поступить иначе. Она будто вогнала мне нож в спину! Больше всего на свете я ненавижу предателей. Знай это, сын! Усвой урок жизни! И будь таким, как я. Иначе, больно обожжешься, сделав ошибку, имея на счету миллиарды. Очень жаль. Но Кристина не моя дочь. Мать нас обманула. От неё тоже придётся избавиться.

— Нееет! — закричал, с силой вжимая в себя ребёнка, и побеждал.

Охранники не позволили мне сделать и шага из дома.

Выхватив из рук рыдающую Кристину, исполнив приказ отца, отдали девочку в детский дом. Но тогда я ещё не знал, что это был не детский дом, а убогая лечебница для детей-сирот, страдающих ДЦП.

Яд не убил сестру окончательно. Но все равно отнял её жизнь.

Как это?

Все просто.

Кристина теперь навечно прикована к инвалидному креслу.

И никто не знает, есть ли у неё шанс на полноценное существование.

Никто, кроме меня.

Упёртого барана.

* * *