— Ева, тебя прошлый раз ничему не научил? — бросился он с места в карьер. — Разве я не говорил, чтобы ты была осмотрительнее?
— О чём ты, папа? — она сделала вид, что не понимает причины его гнева.
— О чём, говоришь? — родитель сощурился. — О Державине. Он сегодня приходил с тобой увидеться, не отпирайся. Надо же, какой наглый щенок! От меня получил пинок под зад, но вместо того, чтобы сидеть и не отсвечивать, к тебе побежал.
— Он… — Евангелина сглотнула, — приходил к тебе? А з-зачем?
— Приходил?! Ещё чего! Стал бы я его к себе пускать. Но, кажется, этот нувориш всерьёз подумал, что сейчас у него есть с тобой какие-то шансы, — отец, судя по всему, даже мысли такой не допускал. — Смех да и только! Как был грязью, так и остался, мелкий паршивец. Так что я решил: останавливаемся на Лисицыне.
— Отец, но почему именно он? Зачем так спешить? Может…
— Это один из самых лучших кандидатов, я долго выбирал, — заявил он. — Или тебе больше понравился Корецкий? В таком случае я, быть может, пересмотрю решение…
— К-корецкий?! — пришла в ужас Ева. — Да он же меня почти вдвое старше!
— Зато до сих пор холост и отпрысков на стороне не наплодил, так что весь капитал достанется вашим детям, — веско заметил родитель. — И я вполне могу представить его у руля моей компании, если отойду от дел.
— Нет, только не Корецкий! Пожалуйста… — и умоляюще посмотрела на отца.
— Что и требовалось доказать, — усмехнулся тот. — Вот видишь, я даже предоставил тебе выбор! А ты говоришь, что я не прислушиваюсь к твоим чувствам…
«Угу, выбор… между Сциллой и Харибдой», — зло подумала она и нервно прошлась по комнате.
Обитый деревом кабинет таил в себе запахи старой кожи, дорогого табака и отцовского парфюма, и от этой ядрёной смеси Евангелине сделалось нехорошо. Поскорее бы уйти к себе.
— Знаешь, Ева, иногда я начинаю сомневаться, моя ли ты дочь. Что за тяга ко всякому сброду?! — отец откинулся в кресле. — То охранник (как там его звали?), то бывший нищеброд. Тот самый нищеброд, из лап которого я в своё время чудом тебя вырвал.
— Но ведь Максим ничего плохого мне не сделал! — осмелилась возразить она. — Он…
Лицо родителя посуровело.
— Максим?! — переспросил он с издёвкой. — Когда вы успели так сблизиться? Я чего-то не знаю?
Ева замотала головой:
— Нет ничего такого…
Отец опёрся локтями на стол и вперил в дочь немигающий взгляд.
— Послушай-ка меня, Ева… Если не хочешь, чтобы этот твой Державин исчез так же, как тот охранник, ты послезавтра скажешь Лисицыну «да», поняла меня? — отрезал категорично. И ему даже кричать не пришлось, Евангелину и так пронзила дрожь с головы до пят от явственной угрозы в его голосе. — Они всей семьёй придут к нам на ужин, там и решим дело с помолвкой. А потом сделаем фотосессию для журнала… И ты будешь улыбаться, чтобы все увидели, как счастлива моя дочь в объятиях жениха. Я ясно выразился?
В этот момент Ева чувствовала себя беспомощной и безумно несчастной. А чувство вины, что тогда из-за неё пострадал Григорий, а теперь может попасть в неприятности и Максим, давило тисками…
— Я ясно выразился? — повторил он безапелляционно.
— Да, я всё сделаю… — обречённо прошептала она, всеми фибрами души не желая повторения истории и снова сожалея, что по её «милости» страдают ни в чём не повинные люди. Особенно те люди, которые имели неосторожность проявить к ней симпатию.
— Со свадьбой спешить не будем, — продолжил отец, — чтобы не пошли разговоры, будто ты беременна. Да и у нас со старшим Лисицыным есть дела, которые нужно решить до заключения брака. Церемонию назначим на осень: как раз сезон свадеб. Надеюсь, у тебя хватит ума не наделать за это время глупостей? На кону слишком многое, и я не позволю тебе всё испортить.
Ева на ватных ногах покинула кабинет, прошла мимо матери, которая лишь глянула с сочувствием, и поднялась к себе. Сбросив обувь и упав на кровать прямо в одежде, закрыла глаза и ощутила, как слёзы прочертили мокрые дорожки по вискам. Как горько понимать, что для родного отца ты лишь выгодный капитал, который он планирует как можно более удачно вложить. Ну а мама… мама заложница всей этой ситуации, той жизни, к которой уже прикипела, и не может перечить мужу. И как неприятно думать, что она вот так просто позволит отдать Еву какому-то постороннему мужчине.
Проплакав половину ночи, Евангелина только к утру забылась тяжёлым сном, в котором её преследовал пронзительный взгляд знакомых глаз, а голос, тот самый возмужавший голос говорил, что они ещё встретятся… Но вместо радости от этого почему-то шёл озноб, в груди поселилось не тепло, а странный тянущий холод… словно предчувствие какой-то беды.
Проснувшись в совершенно разобранном состоянии, Ева тем не менее решила, что сейчас просто обязана выполнить все требования отца, чтобы он не привёл угрозы в действие и ничего не сделал Максиму, ну а потом… потом видно будет. До осени очень много времени, всё ещё сто раз может измениться. Вдруг отец решит переиграть ситуацию?