— Все хорошо, — сказала я и осторожно отвела волосы с лица Зании, стараясь не задеть кровавый рубец, вспухший на скуле. От нее пахло алкоголем, поэтому внутри у меня — уже в который раз за сегодня — всё сжалось от отчаянного желания выпить, и я с большим усилием подавила этот позыв.
Коп удерживал бородатого, заломив ему руку за спину, и они не слишком дружелюбно беседовали по-арабски. Парень, похоже, приводил доводы в свое оправдание, но Копано их не принимал.
— Святой никогда не прольет кровь женщины, искушающей его, — прорычал Коп, перейдя на английский. В его голосе и позе чувствовалась такая ярость, что я забеспокоилась, удастся ли ему самому справиться с искушением и не сорвать на парне свой гнев.
Парень в ответ пролаял что-то злобное и плюнул на стену слюной и кровью. Я спросила Копа:
— Он знает английский?
— Да.
Отлично. Попробую его прогнать, пока Коп не рассвирепел еще сильнее. Я заговорила, резко и отрывисто:
— Уходи. Прямо сейчас. Совсем. Потом не следи за нами и никак не мсти.
Одновременно я пыталась внушить ему тот же смысл, используя силу влияния, которой обладала благодаря ангельскому происхождению по обеим линиям. Влияние не работает, когда человек оказывает сильное внутреннее сопротивление, и я не знала, получится ли здесь, но мне повезло — парень оказался не таким упрямым, как было бы можно ожидать.
— Да! — закричал он.
Коп с явной неохотой выпустил его и подтолкнул в ту сторону, откуда мы пришли. Парень выровнялся и побежал. Теперь следовало заняться Копом, который стоял с потемневшими от гнева глазами и весь трясся. Я зашептала:
— Все в порядке, Коп. Он ушел. Теперь пусть уйдет и твоя злость.
Его передернуло, и он стал ходить взад-вперед, сжимая и разжимая кулаки. Так продолжалось несколько минут, и я улыбнулась ему, заметив, что его дыхание постепенно успокаивается. Затем, не медля больше ни секунды, он наклонился, легко поднял тоненькую Занию и на руках понес к ее дому. Вокруг было тихо. Немногочисленные прохожие посматривали на нас, но, к счастью, никто не попытался остановить или спросить, в чем дело.
Когда мы дошли до дома Зании, я залезла к ней в карман и вытащила ключ от дома — он был всего один.
— Где твоя комната, Зания? — спросил Коп, и ее имя прозвучало из его уст особенно мелодично. Зания, с трудом подняв руку, показала в сторону лестницы.
Я взбежала наверх, открыла дверь, включила свет, раскрыла постель и отошла, а Коп бережно опустил Занию на кровать и укрыл одеялом, не забыв предварительно снять с нее и аккуратно поставить на пол туфли на высоких каблуках. При этом у него дрожали руки — может быть, еще не до конца прошло нервное напряжение от недавней стычки, — и я, восхищаясь заботой, с которой он ухаживал за Занией, неожиданно ощутила прилив глубокой симпатии к нему.
Губы Зании пришли в движение, и Коп, еще не закончивший расправлять одеяло, наклонился, чтобы ее расслышать. А она обняла его за плечи, притянула к себе и прошептала:
— Поцелуй меня.
Мои брови сами собой взлетели вверх, а Коп оцепенел. С хриплым стоном он отпустил одеяло, снял с себя руки Зании и посмотрел на нее — впрочем, это длилось лишь мгновение, — как на сверкающую дивным узором змею, прекрасную, но ядовитую.
— Извини, — тихо прошептал он и, бросив взгляд на меня, повернулся и вышел из комнаты. Послышались его шаги по лестнице, затем хлопнула входная дверь.
Ну, вот.
Зания перекатилась на бок, свернулась калачиком и, не то засмеявшись, не то всхлипнув, с трудом проговорила:
— Даже братьям испам я отвратительна.
— Что? — Я ждала чего угодно, только не этого. — Нет, конечно, ни в коем случае. Поверь, ты вовсе не отвратительна Копу. По-моему, совсем наоборот.
Обстоятельства жизни Копа в нашей компании были известны всем. Наверное, решила я, он не будет против, если я объясню кое-что Зании, чтобы она меньше тревожилась.
— Копано девственник, но он не ненавидит женщин. Он совсем не такой, как тот человек из бара.
Я погладила ее по волосам, мягко дотронулась до лица и поняла, что точно так же утешала меня Патти, когда я страдала от пробуждения новых способностей, которыми еще не умела управлять. Зания снова издала звук, похожий одновременно на смех и на рыдание, и сразу же вслед за этим у нее потоком хлынули слезы. Я придвинулась ближе, чтобы взять ее за руку, а она потянулась ко мне, прижалась и дальше плакала, уткнувшись лицом в мой живот.
— Не уходи, — просила она меня между горькими пьяными всхлипами. У меня и у самой щипало в глазах, а при мысли о том, что завтра мне уезжать, к горлу подступала тошнота. Если бы только я могла уложить ее в чемодан и забрать с собой! Увы, оставалось надеяться лишь на то, что мы заслужили ее доверие и дали ее сердцу чуть-чуть оптимизма, чтобы день за днем жить дальше.
Она так и заснула, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени. А меня продолжали преследовать ее слова —