Кларисса обнимает меня, обвив руками мою талию, и я делаю тоже самое с ней. Стоим, обнявшись, и мне спокойно. Я уверен, Кларисса найдет разумное объяснение тому, зачем она уже третий год покупает себе мужчину и сумеет объяснить те странные отношения, которые установились между ними. Сегодня я посмотрел на нее и Финника новыми глазами: даже когда они приводили меня в чувство, их движения были ровными, слаженными. Эта парочка общалась без слов, обмениваясь одними взглядами.
Я даже ревную: Кларисса мой лучший друг, так как у нее может быть еще кто-то помимо меня?
– Люблю тебя, – шепчу я, вкладывая в это всю нежность и тепло, которое есть в моей душе для нее.
Кларисса счастливо улыбается и, приподняв голову, целует меня в щеку.
– Я тебя тоже, – произносит девушка, заглядывая мне в глаза.
Мы одновременно отстраняемся, и Кларисса уходит прочь, задорно потряхивая привычными розовыми кудряшками.
Поворачиваюсь к двери и только сейчас понимаю, что все это время она была открыта. Судя по стеклянному выражению лица Китнисс, моя жена видела, как я обнимался с другой. Может, даже слышала, как я признался Клариссе в любви?
Порывисто вхожу внутрь и, захлопнув дверь, падаю на кровать, утопая в мягком одеяле. Разговаривать с Китнисс совершенно не хочется. Похоже, это взаимно: Сойка не делает попыток к общению. Я полностью игнорирую ее присутствие: просто лежу и смотрю в потолок. Постепенно приходит приятная дремота: мышцы расслабляются, морщина между бровей разглаживается. Я даже улыбаюсь в пустоту – мне мерещится, что я счастлив: никто не пытается убить меня, я сам не пылаю ненавистью и рядом те, кого я люблю – жена и сын…
Из забытья меня вырывает безжалостная реальность: моя жена, которую я не люблю, роняет на пол что-то твердое, упакованное в подарочную пленку. В руках у нее остается цветастый пакет. Громкий хлопок заставляет меня приподняться на локте и посмотреть на Китнисс.
– Что это еще такое? – раздраженно спрашиваю я, не понимая, откуда взялся этот пакет в нашей с ней спальне.
Сойка достает из пакета белую розу и смотрит на нее, пылая отвращением.
– Свадебный подарок? – предполагает она.
Встаю, подхожу к ней и, наклонившись, поднимаю с пола то, что Китнисс уронила минуту назад. Разрываю пленку и не верю своим глазам: у меня в руках видео-диск и открытка, на которой ровным аккуратным подчерком выведено «Игры бывают разные».
Нам не нужны слова. И я, и Китнисс знаем, что подарок от Сноу, а значит, что бы ни скрывалось за этим странным презентом, добра от него не жди.
– Не обращай внимания, – говорю я, забирая у Сойки пакет, розу, и вместе с видеокассетой откладываю их в сторону, на комод возле зеркала.
Снова ложусь, надеясь отвлечься, но мысли о злосчастном подарке не выходят у меня из головы.
– Что значит, игры бывают разные? – спрашивает Китнисс, вынуждая меня обратить на нее внимание. – Там записи Голодных игр?
Предположение Сойки наивно, но я не спорю. Пусть думает так: если ей это принесет успокоение, я не против.
Китнисс выглядит несчастной и очень одинокой, сидя в своем кресле и слегка поглаживая живот. Сажусь на кровати и, недолго думая, протягиваю руки навстречу Сойке.
– Иди сюда, – говорю я, желая просто-напросто ее утешить. Все-таки сегодня день нашей свадьбы, и нам обоим тоскливо из-за этого.
Китнисс отрицательно качает головой. Она вспоминает, как я гнался за ней утром? Боится, что я вновь не сдержусь? В голове возникает мысль, что причина может быть в той сцене с Клариссой, свидетельницей которой стала Сойка? Но тогда мне придется признать, что Китнисс способна ревновать, только вот тех, кого не любят – не ревнуют. Ведь так?
Я начинаю злиться, но стараюсь сдерживаться. Не хочу устраивать скандал. Глубоко вздыхаю и, выглянув в коридор, зову безгласую. Прошу принести обед для меня и Сойки.
Через полчаса в спальне появляется поднос, заставленный едой. Китнисс пребывает в особенно плохом настроении и молчит практически все время, пока мы едим. Только под конец она хоть немного расслабляется и предлагает посмотреть телевизор. Мое собственное настроение резко падает – теперь перспектива скандала меня не пугает.
– Ничего не выйдет, – говорю я сквозь зубы. – Твои друзья взорвали телецентр!
Сойка охает, прикрывая рот рукой. Ее изумление выглядит вполне искренним – она была здесь, во Дворце, и естественно могла не знать о готовящемся нападении, но это не помогает: я все равно злюсь. Никогда не найду оправдание войне.
Резким жестом ставлю на место стакан, из которого пил, и поднимаюсь на ноги.
– Я наелся. Пойду, пройдусь, – сообщаю я, намереваясь скрыться от Сойки до того, как она опять скажет что-нибудь невпопад, доведя меня до бешенства.
Китнисс тоже встает, но ничего не отвечает. Моя жена молча наблюдает, как я переодеваюсь в углу, возле шкафа. Не уверен, что ей многое видно – дверца достаточно широкая, чтобы почти полностью скрыть меня от глаз Китнисс, и все равно мне мерещится, будто я кожей чувствую ее взгляд.