Сладкая отрава (СИ)

Уже оказавшись у лифта, неожиданно замедляю шаг. Неясная тревога закрадывается в душу. Почему я иду один? Разве миротворцам есть, зачем оставаться в камере Китнисс? Следую назад, одергивая себя, чтобы не перейти на бег. Какая мне разница, какие там дела у ребят в белой форме с бесчувственной Сойкой?

Мое сердце нервно дергается, когда я, заглянув во все еще распахнутую дверь камеры, вижу миротворцев, один из которых склонился над Китнисс. Ее майка, которую я разорвал только сверху, разрезана до конца и больше не прикрывает едва округлившийся живот, на котором по-хозяйски лежит рука мужчины.

Единственное, о чем я думаю в этот момент – “Моя!”.

Лгунья, предательница, неверная - и все равно моя! Я заслужил право владеть ей после всего, что пережил из-за нее.

С ревом бешеного зверя я бросаюсь на миротворца, который лапает живот Китнисс, а второй, только сейчас заметив меня, отступает в сторону, стараясь не попасть под удар. Я с силой дергаю насильника за волосы, оттаскивая его от Китнисс. Секунда, и мой кулак упирается в его физиономию. Из разбитого носа начинает вытекать кровь. Поначалу парень теряется, но быстро приходит в себя и кидается на меня с гримасой ярости. Его напарник, похоже, оказывается умнее: сделав шаг вперед, он преграждает ему путь.

– Он преемник Сноу, – бурчит миротворец, обращаясь к другу. – Держи себя в руках!

– Она заключенная, – спорит первый, будто это что-то меняет.

Сжимаю кулаки, готовый к новому броску.

– И? Это повод насиловать чужую женщину? – рычу я в приступе не утихающего бешенства.

– Что не запрещено, то разрешено, – оправдывается миротворец, бросив похотливый взгляд на полуголую Китнисс, лежащую без сознания, добавляет:

– К тому же, она ничья, – его голос полон неприкрытого пренебрежения, когда он обращается ко мне: – В сказку о влюбленных из Двенадцатого давно никто не верит. Тем более, после такого…

Он выразительно кивает головой в сторону, указывая на еще не остывшую жаровню.

– Тод, уймись… – пытается утихомирить его друг.

У меня невыносимо чешутся руки, требуя драки, и ярость мутной пеленой застилает глаза. Крошечными остатками здравого смысла в своей голове я понимаю, что если все-таки кинусь на миротворца, то буду бить его, пока он не перестанет дышать.

– Эвердин – моя, – четко проговариваю я, сверкая глазами. – Если еще хоть раз кто-то тронет ее даже пальцем, я лично позабочусь о том, чтобы он не дожил до следующего утра.

Пока я говорю, ярость потихоньку спадает и последние слова я произношу уже с издевкой:

– Ты ведь веришь будущему президенту страны?

Отдельная благодарность моему “первому читателю” - Kleo 777, которая указывает мне на косяки в сюжете ДО того, как я выложу главу) Люблю тебя, Лена! :)

фанфик находится в разделе “Ждет критики”, и все отзывы награждаются подарочком :)

========== Глава 16 ==========

Комментарий к Глава 16

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Миротворец выглядит взволнованным, он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и поспешно отвечает:

– Верю!

Однако мужчина по имени Тод молчит, потупив глаза в пол.

– Извинись! – подначивает его товарищ, но насильник непреклонен.

– Хороши влюбленные… – бормочет себе под нос Тод, вместо того, чтобы попытаться спасти свою жизнь. – Сам запирает ее в камере, а потом права предъявляет…

– Оба, пошли вон отсюда, – командую я. – С вами будет разбираться Мастерс.

Миротворцы уходят, оставив мне ключи, а я просто стою на месте и не могу пошевелиться. Здесь только я и Китнисс. Признаться, мне страшно, потому что я чувствую дрожь во всем теле. Мышцы буквально сводит от напряжения – мне хочется что-нибудь разбить, чтобы выплеснуть раздражение и злость. Можно, например, разбить голову Сойки о стену. И посмотреть, как она медленно будет подыхать, истекая кровью.

И все-таки я понимаю, что это непозволительная роскошь – если Сойка-пересмешница умрет в плену у Сноу, нам никогда не погасить пламя сопротивления. Сторонники Тринадцатого сравняют Капитолий с землей, сколько бы жизней это ни стоило.

Сжимаю челюсти и медленно поворачиваюсь к Китнисс. Она все еще без сознания, бледная кожа местами такая тонкая, что я вижу синюшные вены, просвечивающие под ней. От ее майки осталась лишь ничего не прикрывающая тряпка, а кровавая рана на плече… Китнисс всего лишь девушка, ее тело не вынесло боли…

Слабая! Тоже мне – символ революции. И все-таки мне ее жаль. Где-то глубоко в душе.

Глупая! Полезла в игры, где ставки так высоки, не имея при этом в кармане ни одного козыря, кроме моей слепой и преданной любви.

– Эта карта бита, – говорю я вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.

Любви нет, и сколько бы Китнисс ни разыгрывала впредь светлые чувства – результат один: мне это больше не интересно.