Сладкая песнь Каэтаны

– Дамы и господа! – Префект поднял руку. Гвалт стоял невообразимый. Забыв о чествовании, люди болтали кто о чем, больше всего о футбольном чемпионате на первенство мира. Некоторые собирались на следующий день отплыть в Мексику в надежде попасть на стадион.

– А если нашу команду вышибут?

– Не надо так думать. Медичи – удачливый президент. За что ни возьмется, все получается как надо.

– А он того стоит. Очень приятный человек. Под его руководством страна богатеет.

Пентекостес, явно нервничая, решил начать церемонию, пока она не сорвана окончательно.

– К сожалению, время идет, и больше минуты мы ждать не можем. Церковные колокола, слава Богу, звонят не по усопшему, а возвещают живым час обеда. – И префект улыбнулся, давая возможность собравшимся оценить его прекрасное настроение. – Славный Полидоро Алвес вот-вот придет. Никто не вносит такой большой вклад в культурную жизнь нашего бедного муниципалитета, как он. Кроме того, всем известна его сыновняя любовь и его готовность на любые жертвы ради собственного родителя, о ком я сейчас поведу речь.

Как только префект вытащил из кармана листки с речью, Жоакин попридержал его своей тростью, которая как будто заменяла ему руки. Другие жесты он считал невыразительными.

– Этим посохом я усмирю любую заблудшую овечку, вот увидишь, – сказал он Додо, после того как Пентекостес перестал искать очки в карманах пиджака.

– Вы что-то хотите сказать, сеу Жоакин? – спросил префект, удивленный тем, что его прервали.

– Я старый человек, сеу префект. Вот-вот за девятый десяток перевалит. Значит, мне времени терять нельзя. Страшно хочется поскорей домой. Хорошо бы открыть памятник – и дело с концом. Покажите-ка мне этот бюст – хочу убедиться, что изобразили меня, а не соседа.

Голос Жоакина, перекрывавший голос префекта, был услышан детьми из школьного хора. Трудно было представить себе, что старик, одной ногой стоящий в могиле, может говорить так зычно.

– А как же моя речь? – Префект совсем смешался и не знал, как поступить.

Жоакин пожал плечами – наплевать ему было на политические амбиции префекта. К ужасу присутствующих, дети криками одобрили предложение Жоакина и замахали флажками в его честь.

– Вот видите, Пенте, – насмешливо сказал старик, – даже Бразилия нас торопит, и она устала от официальных речей.

Додо не обращала никакого внимания на происходящее, она думала о Полидоро, виновнике стольких нелепостей: с ним что-то серьезное. Додо казалось, что приближается гибель семьи, она вот-вот пойдет ко дну, сколько бы ей ни бросали спасательных кругов и шаров – уже поздно.

– Ну виданное ли это дело – твоего отца нет, – шепнула она на ухо дочери, которая дернула ее за рукав, чтобы мать помолчала.

Никак не могла Додо совладать с тревогой. Даже дочь, лицо заинтересованное и, можно сказать, жертва, казалась безучастной к судьбе их ветви рода Алвесов. Надо призвать ее и других дочерей к благоразумию, чтобы они были во всеоружии. Додо обернулась к дочери:

– Я знаю, тебе-то все равно. Только о муже и думаешь. Но когда-нибудь и он, как твой отец, оставит супружеское ложе. Если я не позабочусь, – тут она прокашлялась, прочищая вдруг охрипшее горло, – если я не позабочусь о нашем состоянии, мы разоримся. Очень быстро родительское наследство улетучится, как легкий дымок, останутся одни воспоминания. И вы унаследуете жалкие крохи, будете нищенками. А я-то вас воспитала с мечтой о золоте!

Додо прервала свои излияния. Последние слова произнесла, словно в агонии. Заболела грудь, какой-то странный туман окутал все вокруг.

– Возьмите себя в руки, мама, – сказала дочь. – Разве вы не видите, что дедушка затевает скандал?

Додо резко вернулась к действительности, словно выпила морковный сок и съела апельсин. Забыв на время о Полидоро, наблюдала за ничем не примечательными событиями, но у нее была редкая способность добавлять соли и сахару во что угодно, когда чувствовала, что их не хватает.

Она заметила смущение префекта. Однако, оставаясь солидарной с Полидоро, который ни во что не ставил Пентекостеса, обрадовалась страдальческому выражению его лица, бросавшемуся в глаза и всем остальным.

– Почему не открывают бюст? – раздраженно спросила она префекта и обратила внимание на то, что он держит в дрожащей руке сложенные листки с заготовленной речью. – Вы так хорошо сказали! Я чуть не прослезилась.

Семейство Алвесов в полном составе шагнуло вперед, за ними – Эрнесто, действовавший вместо Полидоро без его на то разрешения. Став вплотную к памятнику, приготовились благоговейно принять бразильский флаг, которым был прикрыт бюст.

– Минуточку, подождите меня.

Виржилио, появившийся на площади, прибавил шагу. Он был обут в ботинки на более высоком, чем обычно, каблуке, ибо не забывал, что римские легионы завоевали мир благодаря быстроте, с какой достигали в пешем строю самых дальних владений. Эта быстрота была порождена не только энергией отборных воинов, но и изобретением высоких каблуков, заставляющих человека двигаться резвей. Через несколько секунд Виржилио подошел к собравшимся.