– Каэтана поговорила с дядей, который всячески уклонялся от этого разговора. Он никоим образом не признавал распада труппы, которую создал вроде бы шутя, а на самом деле с любовью и отчаянием.
– Сколько же нас осталось, дядя?
В Бразилии царила мания величия, и в ней не было места простым актерам, упорствующим в своем желании пробуждать у зрителей мимолетные мечты за жалкую мзду.
Веспасиано передал ей список труппы. Она внимательно прочла. Ощутила удар судьбы, которая безжалостно отнимала у них мечту и надежду.
– Не так уж нас и мало, ведь мы потерпели кораблекрушение в бухте Сан-Луиса. Могли и не остаться в живых, и некому было бы подвести печальный итог, – задумчиво сказала она.
Видя, что дядя уже не улыбается, хотя по-прежнему с наслаждением пьет пиво, Каэтана, одетая в греческую тунику, которую шевелил ветерок с моря, сказала:
– Те, что остались, спасут нашу честь. Пусть нас пять или шесть, мы все равно актеры.
И Каэтана удалилась в комнату, служившую ей и артистической уборной, и жильем, – временный бивак, едва скрывавший нищету. Через неделю, собрав скудные пожитки, они покинули Мараньян, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
– В каком году случилась эта трагедия? – Виржилио пощупал карманы, отыскивая карандаш и бумагу.
– Остальное оставим на завтра.
Балиньо заспешил к выходу. Мажико открыл ему дверь, где он столкнулся с Полидоро. фазендейро оглядел кухню; растрепанные волосы подчеркивали его изнеможение.
– Куда вы собрались? – с трудом произнес он.
– Несу пудинг.
– Уже не нужно. Отдайте кому-нибудь. – И усталым жестом указал на Эрнесто.
Аптекарь отказался, и Балиньо, поставив поднос на стол, снова собрался выйти.
– Каэтана никого не хочет видеть, – послышался грубый голос Полидоро.
Балиньо заволновался. Каэтана обычно не отходила ко сну, не поговорив с ним о перенесенных за день тяготах; оба старались вести самую простую хронологию, не накапливая подлежащих запоминанию событий.
– Куда же мне идти? – растерянно спросил Балиньо и почувствовал себя сиротой.
– Ко всем чертям! – прорычал Полидоро, глядя вслед Балиньо. Неважно, если молодой человек поднимется на шестой этаж, дабы удостовериться, что фазендейро не солгал. Полидоро завидовал молодости Балиньо и его причастности к жизни Каэтаны.
Мажико заварил кофе, и его запах успокоил присутствующих. Полидоро, сев на скамейку, подкреплялся черным напитком.
– Каэтана меня не звала? – спросила Джоконда, стараясь не привлекать к себе особого внимания: заботливо оберегала свои чувства.
Голос ее вернул Полидоро к действительности, и он подобрал ложечкой остатки сахара в чашке.
– Только другая артистка может понять Каэтану.
Полидоро ждал, что Эрнесто его поддержит. Но аптекарь думал, что сейчас жена его накрывает стол к ужину, уверенная в том, что Эрнесто не посмеет опоздать, и не обратил внимания на реплику фазендейро.
Полидоро подумал, что судьба сузила круг его друзей. Не в силах ничего противопоставить этой трезвой оценке, он стал слушать Виржилио, который не преминул воспользоваться рассеянностью Эрнесто.
– Ничто так не воодушевляет пятидесятилетнего мужчину, как перспектива отправиться по свету в поисках Чаши Святого Грааля. Или заделаться в честь дамы своего сердца рыцарем Ланцелотом Озерным, а то и Роландом, племянником Карла Великого, по требованию какой-нибудь политической партии, правительства или оппозиции, – сказал учитель, пытаясь угадать тайну, которую Полидоро принес с шестого этажа и хранил для себя.
Рецепт Виржилио как лекарство от невзгод старости пробудил интерес присутствующих, однако Джоконда высказалась против исключения женщин из списка героев, имена которых были ей совершенно неизвестны.
– По-вашему, женщина служит только для того, чтобы трепыхаться под тяжестью вашего тела?
Намек на то, что он ищет женщин, руководствуясь слепым половым инстинктом и не обращая внимания на душу, вынудил Виржилио защищаться. Никогда он не выкажет неуважения к женскому сословию в присутствии Полидоро.
– Но ведь я так уважаю Каэтану!
– Почему Полидоро не защищает женщин? – вопросила Джоконда, выпятив грудь.
– Полидоро – типичный бразильский Дон Кихот, поэтому пробудил страсть многих женщин в нашей округе.
Непринужденная манера Виржилио неторопливо вела его через страны, эпохи и личности, чуждые его мечтам. В результате этих путешествий у него оставались назойливая изжога и горький вкус одиночества.
В роли защитника он предпринял утомительный круиз по кухне. Особенно его беспокоил Франсиско, который старался оставить Виржилио без кофе, а тому очень хотелось промочить горло, прежде чем начать свою речь.
– Каэтана никогда не делилась со мной своим мнением о достоинствах Полидоро, но лицо ее носило следы любовных излишеств. Если бы она тогда провела в Триндаде еще четыре ночи любви, она отказалась бы от театра навсегда. Только поэтому она и бежала. Страсть Полидоро порабощала ее, лишала свободы.