Сладкая приманка

— У нас — не-е… — тут же ответил парень. — Нас Бог миловал. А вот в Красавке больница погорела, а старух вывести оттуда не успели… Там старухи у нас жили, ну, которые одни остались, а делать ничего не могут сами. Так их в больницу свезли… Жили на всем готовом во флигельке больничном. Старух тридцать, однако, там было, надо думать… Со всех же деревень окрестных свозили. Ждали тоже до последнего. Думали, авось пронесет стороной… Да и машин ни одной не было, все в лес услали, на пожар… Уж когда заполыхали деревья в палисаднике больничном, главврач покидал больных в подводы и ну лошадей нахлестывать… Отъехали от Красавки верст пять, он и спохватился. Старух-то во флигельке забыли! А флигелек ветхий был, деревянный… Он, поди, как порох вспыхнет! Погорят старухи-то! Навряд кто из них сообразит, что беречься надо от огня… Они ж там из ума уже повыживали, имена свои позабыли… Схватился главврач, и обратно. А там уже горячо, лошади близко не идут к огню. Так главврач — Василь Семеныч, — он старух друг за дружку позацеплял руками и велел за ним потихоньку идти. Вывел их гуськом на берег Красавы да прямо в воду завел, где им по колено, да сесть заставил. Пока деревья на берегу горели да больница полыхала, он их водой сбрызгивал… В суматохе-то одна старуха и захлебнулась. Когда прогорело, он их на берег вывел, пересчитал — двадцать девять! Батюшки светы! Наверное, решил Василь Семеныч, во флигельке одна старушенция осталась, не уследил. Пошел искать. Ничего, знамо дело, не нашел. А она через час сама всплыла на речке-то…

Мрачная история, рассказанная этим рыжим Петром Михайловичем, подействовала на всех угнетающе, даже на него самого. Все притихли и молча поглядывали по сторонам, рассматривая молодые стройные елочки, которым предстояло через некоторое время превратиться в обгорелые столбики, а то и просто в пепел…

«Газик» лихо выскочил из леса, тряся нас по ухабистой дороге, и мы увидели, что навстречу нам движется стадо коров. Его подгоняли трое пареньков-подростков на лошадях без седел.

— Куда гоните? — высунувшись из окошка, крикнул парень одному из пастухов.

— В Сухую Елань, — крикнул тот в ответ, и наш водитель нажал на газ. «Газик» взревел мотором, коровы шарахнулись в стороны, и мы, вырулив из стада, помчались дальше, навстречу деревне, за которой уже видна была полоса дыма, поднимавшегося над горизонтом…

— Это теперь на мясокомбинат все стадо загонят! — заявил нам парень с досадой. — За гроши сдадут! Такая кругом херня творится!

Видно было, что он расстроен не на шутку. Я взглянула на Игорька. На лице у того я, кажется, уловила недоумение. Если стадо сохранять негде, судя по всему, рассуждал Игорек, значит, самое рациональное решение — сдать его на мясокомбинат. Почему расстроен парень, Игорю было невдомек…

Я этого рыженького паренька очень хорошо понимала. Ему не нравились рациональные решения. Умом он, может быть, и понимал, что другого выхода просто нет, но это его не устраивало. Он жил на этой земле и чувствовал себя ее хозяином, пусть бесправным и беспомощным, но хозяином. А Игорек был гостем на этой земле и ни за что не отвечал… Впрочем, он и в Тарасове, в своей собственной квартире, чувствовал себя гостем, и пока что ни за что и ни за кого не нес ответственности…

А между тем был почти вдвое старше этого самого Петра Михайловича с едва-едва пробившимися усиками над верхней губой.

«Газик» въехал через плотину между двумя водоемами на деревенскую улицу. У каждого из домов суетились люди…

Заняты они были самым обычным делом в сложившейся ситуации. Они пытались спасти свое добро, нажитое долгими годами нелегкого деревенского труда. У одного из домов стояла старенькая полуторка, уже доверху набитая какими-то шкафами, сундуками, стульями. Из кучи домашнего скарба в разные стороны торчали черенки лопат, вил и граблей. А на стуле, установленном поверх этого добра, сидела молодая девка и держала в руках телевизор. Мотор полуторки работал с оглушительным треском, кашляя и чихая, и мне не слышно было, что кричит девке толстая женщина со скатанным в трубку ковром в руках, судя по всему — ее мать.

У следующего дома не было ни машины, ни даже телеги. Две женщины средних лет вытаскивали из дома все, что попадало им под руку, и складывали прямо на земле на улице, у забора… Смысла в их действиях не было никакого, но я понимала, что сидеть без дела и ждать, когда все сгорит у них на глазах, было выше их сил…

— Ты нас в штаб давай вези, Петр Михалыч, — сказал Григорий Абрамович. — Туда, где ваше начальство сейчас заседает…

— Это в клуб, значит, — отозвался парень. — Да мы туда и едем.