Сладкая жизнь

Она стерла их ваткой, но они выступили вновь, и тогда она схватила тальк, нетронутую, никому не нужную коробочку, запечатанную, покрытую пылью, сорвала крышку, и, растерев невесомый порошок в ладонях, похлопала себя там аккуратно, вздрагивая от прикосновений. А после мазала торопливо розовые детские ногти на ногах, злясь, что лак почти засох, и пудрила сеточку вен на левой икре, и терла зачем-то пемзой пятки, и, вспомнив, что баллончик с дезодорантом давно пуст, схватила Сергеев, терпкий и резкий. И, поеживаясь от холода, выплескивала воздушные фонтанчики на все тело, куда попадут.

Потрепала себя скептически по белой ляжке, думая, что лишний вес появляется незаметно и в незаметных местах, но успокоившись тем, что талия узкая, как у девушки, а живот без всяких физических упражнений твердый и плоский. Почти. Ну а грудь — если расправить плечи и выпятить ее чуть вперед, то аккуратненькая, можно сказать, миниатюрная. И, приведя себя в порядок и обнадежив, подошла голой к большому зеркалу — вспоминая то, что он говорил ей в машине, про тело и все остальное, — и это было лучше, куда лучше того, что она увидела у него дома.

Она совершенно не собиралась с ним где-то оставаться — как ему такая мысль вообще могла прийти в голову! — но понеслась в универмаг за бельем и целыми колготками. Наглая девка за прилавком посматривала на нее с таким любопытством, словно знала, зачем она здесь, и скептически покосилась, когда она после получасового рассматривания ассортимента выбрала короткую комбинацию с широкими штанишками. Такого она никогда не носила, ей это ужасно порочным показалось, тем более что цвет черный, но все же лучше мешковатых трусов, тем более тоненькое такое, искусственный шелк, и дешево.

А вот с лифчиком она влетела — «Вандербра», которыми все Ольга восхищалась, оказались такой цены, что с ума можно было сойти, — но, несмотря на то что грудь была маленькая, надеть комбинацию без бюстгальтера не могла, она их с пятнадцати лет носила или даже с четырнадцати. Да и колготки стоили прилично — и она даже вдруг разозлилась, что выкинула сто долларов почти непонятно зачем, всего у нее навалом, ни перед кем она раздеваться не собирается больше. Но воспоминание о том, как стеснялась рваных колготок и посеревшего белья, было сильнее экономии — и она просто сказала себе, что, естественно, это не для него, он ничего не увидит, даже если очень захочет. Не для него — а для себя. Праздник в конце концов, всем подарки сделала, кроме собственной персоны, и может себе позволить такую блажь. Один раз в жизни в конце концов.

Из универмага в булочную, потом к матери с тортом — заглаживая чувство вины, — потом обратно домой, мерить новое белье, скептически качая головой и находя его слишком откровенным. Потом перерыла весь шкаф в поисках чего-то приличного, осознав, что в пиджаке не пойдешь, что-то вечернее нужно, — но ничего нового там не нашлось, разумеется. Только старенькое уже зеленое платье с небольшой розой на плече, которое купила лет десять назад, когда собирались куда-то с Сергеем, в том же универмаге купила, недорого, и надевала редко, потому и сохранилось.

А потом сидела перед зеркалом, думая, что надо было и новую помаду купить, и тушь, чтобы не выковыривать с трудом из полузасохших тюбиков. Красила брови, досадуя, что давно не была в парикмахерской и ровные полосочки заметно разрослись, красила глаза, как делала давно, в молодости, дрожащей рукой подводила черным верхние веки, злясь, что все получается неровно. Только волосы, как всегда, ее порадовали — стоило их чуть смочить и, расчесав, уложить на косой пробор, как они тут же обрели безупречную форму.

А потом искала сумочку поменьше, потом еще копалась — и в итоге чуть не выскочила на улицу в сапогах. Хороша бы она была — в вечернем платье и в сапогах. Повезло, что спохватилась вовремя, уже у лифта. И побежала обратно, подушившись заодно его духами, так и не раскрыв огромный желтый пакет в золотой горошек, отметая поразительно правильную мысль взять его с собой и вернуть. Но вместо этого схватив со стола отвергнутый Сергеем галстук — говоря себе, что это только для того, чтобы не оставаться у него в долгу.

И ровно в семь, нерешительно шагнув из подъезда в растоптанный мокрый снег в тонких туфлях, наконец перевела дыхание. И задала себе вопрос, соображает ли, что делает, — но он уже стоял у машины, улыбаясь ей, с розами в руках. Так что отвечать было поздно — слишком поздно…

Автомат был нацелен прямо на него, и он рванул в сторону, избегая очереди. Упал, потеряв равновесие, шлепаясь в белом пальто в мокрую жижу, больно стукаясь плечом о бордюр, чуть не выронив из онемевшей вмиг руки ствол. Спина уперлась в густую стену твердых голых кустов, и только тогда он, спохватившись, высадил вслепую остаток обоймы. И судорожно зашарил свободной рукой по карманам в поисках запасной, так близко лежавшей, но куда-то затерявшейся, не глядя в сторону тех, кто мог сейчас без труда расстрелять его лежачего. Пять метров каких-то, ну семь — из автомата решето можно сделать.

— Леший, к тачке!