Сладкая жизнь

Он говорил это негромко, но ей показалось, что его слова слышат все, — и она осмотрелась поспешно. Но вместо того чтобы сказать ему что-то строго и резко, сжаться, подумать, что он специально это говорит, напоминает про гостиницу и про это, — вместо этого она откинулась назад, поднимая высоко голову. Усилием удерживаясь в роли светской дамы, из которой чуть не выскользнула, чуть не оставила ее на стуле, как скинутую полинявшей змеей кожу, оказавшись серой и невзрачной под переливавшейся блестящей чешуей, в которую влезла не по праву.

Но она была светской дамой, сидящей за столом с мужчиной, с которым у нее было это… но больше никогда не будет. И она может лишь пожурить его за фамильярную дерзость — но не более. Потому что его восхищение ею — пусть и слишком откровенное, но ведь искреннее — заслуживает снисхождения.

— Андрей, — произнесла с укоризной, — Андрей, мы ведь договорились…

Сразу после того как она села в машину, еще перед тем как отдать галстук, она выдала ему первую пришедшую на ум фразу. Что принимает его приглашение в последний раз и едет с ним ненадолго — и только потому, что он вынудил ее его принять. И взамен на ее согласие он должен обещать ей больше никогда ей не звонить и встреч с ней не искать. И он кивнул — просто кивнул, вцепившись в ее глаза своими глазами, серьезными и задумчивыми. Которые сейчас улыбались.

— Извини, я повторяюсь. Признавайся — тебе ведь это все твои мужчины говорили? И ведь после меня тоже будут говорить, верное дело…

— Мужчины?

Она чуть не поперхнулась вином. Не сразу догадавшись, что он шутит, платит ей так за ее разговоры насчет его консультанток. И испытала облегчение, когда догадалась.

— Андрей, о чем вы говорите? Я замужем, у меня ребенок…

Он скептически покачал головой, как бы соглашаясь, и она поняла, что ее слова звучат глупо, — ведь наличие мужа и ребенка не помешало ей сделать это с ним. Пусть и не по ее воле это было, все случайно произошло — но она ведь не отталкивала его, не кричала, не протестовала. И еще она поняла, что он всерьез считает, что у нее были мужчины, кроме Сергея… и кроме него. И ей показалось что ее слова насчет семьи прозвучали двусмысленно — словно она кокетничала, прикрываясь семьей и творя под этим прикрытием, существующим для посторонних, все что угодно. Словно своим многочисленным любовникам она всегда говорила именно так — как настоящая светская дама из тех, о ком пишут любовные романы.

— Давайте сменим тему, пожалуйста… — попросила, почему-то чувствуя себя польщенной, что он так про нее подумал. Может, потому, что это подходило к играемой ею сегодня роли. И пусть она никогда не пробовала играть до недавнего времени, когда неудачно попыталась сделать это с Сергеем, пусть вторая попытка закончилась для нее плачевно, но сегодня ей ничего не грозило, во-первых, и она видела, что ему нравится ее роль, во-вторых, причем он убежден, что это не роль, и всячески ей подыгрывает, не догадываясь об этом. И в-третьих, она ей самой нравилась, эта роль, играемая в последний раз.

Эта роль, с которой ей сейчас было жаль расставаться — как, наверное, было жаль Золушке превращаться из принцессы в жалкую замарашку. И она отметила, что сравнение корректное — потому что она, как и Золушка, вынуждена возвращаться из сказочного мира в реальный. И пусть она сама была своей волшебницей, но против будней и быта никакие чары не могли ничего поделать.

Было уже начало второго, когда они вышли. Он уговаривал посидеть еще, но она напомнила про данное им слово. А на улице шел снег, засыпав ждавший их на стоянке «мерседес», и она вдруг подумала, что впервые в жизни идет в тонких туфлях по снегу — но в последнее время многое в ее жизни произошло впервые. И в последний раз. Наверное, не стоило торопиться — ей было хорошо сегодня, и она чувствовала себя великолепно, и вообще все было так… как не было никогда. И ей стало жаль, когда они вышли, что она сама призвала остановиться это чудесное мгновение — действительно мгновение в длинной жизни, в которой дальше не должно было быть никаких чудес.

Он молчал — не намекал на ночь в отеле, не предлагал больше никуда поехать, не убеждал вернуться. И промерзшая машина грелась, наполнялась теплом, заставляющим сползать осевший на стеклах снег, и огромная щетка, одна почему-то, расположенная в самом центре, в два движения расчистила видимость и продолжала заученно сметать крошечные снежинки, осмелившиеся оказаться у нее на пути.

— Я испортила вам вечер? Просто уже поздно… Но я ведь могу доехать сама, поймаю такси и доеду. А вы можете вернуться. Нет, правда, вы же говорили, что так любите старый Новый год, — а из-за меня…

Она не знала, почему произнесла это — почему ни с того ни с сего расчувствовалась. Или знала — хотя бы догадывалась?

— Люблю. — Он улыбнулся, но без особого веселья. — Смотрела «Последний бойскаут»? Там Уиллис говорит все время — небо голубое, вода мокрая, а жизнь дерьмо. И в общем, следует признать, что он прав — особенно когда праздники кончаются…