Сладкая жизнь

— Я это, Андрюх… — Кореец поднял голову, и он посмотрел на него серьезно, догадываясь, что Генка скажет сейчас то, о чем он, Андрей, подумал. — Я, конечно, не по этому делу уже — но, может, давай по старой памяти телку эту на двоих? Одному неохота, да и ты натрахался, видать, сегодня, а на двоих в самый раз. Чисто по старой памяти — ты как?

Он расхохотался впервые за этот вечер — громким, долгим, неуспокаивающимся смехом. Как тут успокоишься, когда он думал про себя, что Генка о чем-то серьезном размышляет — о принципах, о том, вернется ли в Штаты живым, — а тот…

— Ладно, ты сзади, а я в рот, — выдавил с трудом, когда смех чуть утих. — И это, сам начинай. Не то я в рот дам, а тут ты всунешь, она ж мне там откусит все — идет?

И, все еще смеясь, пусть и чуть потише, пошел к двери, за которой стояла телка, на ходу расстегивая пиджак…

Пальцы, жирные, влажные, холодные, касались ее там, где им не надо было бы находиться. Смазывая снаружи, проникая внутрь, покрывая тем кремом, в который окунулись перед этим.

Ей было чуть страшно — она понимала, что произойдет вот-вот. Но тот порошок от усталости, который выпила вместе с ним, чтобы снять страх, — помня о том, как он подействовал на нее, когда попробовала его впервые в старый Новый год, — он кружил голову, заставляя постанывать нетерпеливо, приближая этими стонами то, что представлялось таким страшным. И она даже подавалась назад, на его пальцы, показывая, что хочет, чтобы это произошло.

Она ему сама сказала, что хотела бы это попробовать, — ну не совсем так, но примерно. Они сидели в ресторане, встретившись, как всегда, после ее занятий на Арбате, — просто сидели, говорили о чем-то легком, и она знала, что после ресторана он поедет ее проводить. И не будет ни на что намекать — потому что вчера, когда он позвонил ей спросить, свободна ли она завтра, уже сегодня в смысле, она, кажется, все объяснила ему.

Она нервничала, когда он позвонил. Она была так благодарна ему за все, что он сделал, пока болела Светка, и так хотела его увидеть, действительно хотела, но… Но сказала себе, что если они встретятся, он обязательно намекнет на это — а ей придется сказать, что она не может, придумать какую-то причину. А он может не поверить — может не так ее понять. И потому она застыла, держа трубку в руках, судорожно думая, как сказать, чтобы он понял. Ну не могла же она ему заявить, что у нее менструация — он же мужчина все-таки, некрасиво так. Да и Сергей был дома, в своей комнате, правда, и Светка могла в любую секунду поднять трубку у себя, за ней водилась такая привычка — так что надо было объяснить все аккуратно, но доходчиво.

— Да, да, конечно, — выговорила наконец. — Конечно. Я завтра освобождаюсь в два, там же. Но… но дело в том… понимаете, Андрей, я не очень хорошо себя чувствую — ну вы понимаете?

Она не знала, понял ли он, — ей не хотелось говорить на эту тему, по телефону тем более. Но когда они встретились — как всегда, у офиса, и как всегда, роза была в его руках, и улыбка на лице, и та большая черная машина рядом — и пошли пешком до ресторана, она даже забыла об этом. Потому что не видела его больше десяти дней. Потому что за эти десять с лишним дней произошло нечто такое, что сильно изменило ее отношение к нему.

Самое главное — он вел себя так, словно он ничего для нее не сделал. Или словно то, что он сделал, было настолько обыденным, что, на его взгляд, даже говорить об этом не стоило. И это была не ложная скромность, не ожидание похвал и благодарностей — он даже оборвал ее, когда она без конца повторяла «спасибо» по телефону, вежливо, но жестко оборвал. И сейчас, мимоходом спросив, как Светка, — первым делом, но мимоходом, невзначай, — тут же перевел разговор на другое, явно не желая об этом говорить.

Возможно, он и в самом деле считал, что не сделал ничего. Но она придерживалась совсем другого мнения.

Они двенадцатого встречались в последний раз, в среду, — а в понедельник он ей позвонил. Ее не было в этот день на работе, и ей отзвонила тут же Ольга, сказала, что он приезжал, но она не среагировала. Потому что уже четвертый день болела Светка — в пятницу, когда пришла из школы, поднялась температура, к вечеру почти сорок было, и пришлось «неотложку» вызывать, которую ждали чуть ли не полтора часа и которая ничего не прояснила.

«Нормально все, мамаша, тревожите по пустякам — ну а температура, так это ангина, может, или грипп. А может, и воспалительный процесс, легкие или аппендикс, так не скажешь. Хотите, заберем в больницу?» Она не хотела — и не спала всю ночь, сидя рядом со Светкой, жаркой, мечущейся, облизывающей сухие губы, то и дело просившей пить вялым, сонным голосом. А наутро, прямо с полдевятого, начала звонить в районную поликлинику — уже жалея, что отказалась вчера от госпитализации, уже не сомневаясь, что это именно воспаление легких.

Наверное, зря паниковала — но у Светки в прошлом году девочка в школе умерла, нормальная девочка из обеспеченной семьи, на два года старше Светки. Простыла и умерла, за три дня сгорела. Как тут не запаникуешь.