Сладкая жизнь

— Ладно, кончай! — В голосе Генки было примирение, и он оглянулся на дверь, понизив голос. — Я ж сам не знал, что сегодня. Зато точно знаю, что этого комитетчика, который там работает, который Яшку вычислил, — его не сегодня-завтра кончат тоже. Вот в курсах теперь — нормалек?

Он холодно кивнул, и Кореец эту холодность заметил.

— Ну че те лезть в это, Андрюха? Ты ж вернешься сюда потом, нашими делами заниматься будешь — ну че мне подставлять тебя, а? Ты узнал, что надо, фамилии, адреса, телефоны — и все, остальное пацаны решают. Думаешь, я сам знал, что сегодня? В натуре по радио услышал. Я ж тоже не свечусь — заказ сделал, координаты дал, а кто работать будет и где и когда все сделает, я сам не в курсах. Пацаны не местные, работу сделали и улетели уже небось обратно — я же не сам заказывал, через Леху, через Синяка. Он у них в авторитете там, хорошо стоит, он их и вызывал, он им все растолковывал — он с ними и рассчитается потом. Я ж не ты — самому светиться на таком деле, чтоб меня потом Интерпол в Штатах искал. Я только бабки плачу Синяку, а там он сам все делает — сечешь?

— Ну так и я мог бы, — бросил резко, не замечая словно завуалированных шагов к примирению. Понимая, что, в общем, Генка прав, — но понимая одновременно, что своей заботой он его изолирует от всего, отсекает полностью от дел, оставляя роль какого-то херова статиста, который торчит почти целыми днями на этой квартире, не зная, что происходит. От людей Андреевых отказался и от его помощи тоже — что-то он ведь мог сделать, не понятно, правда, что, но все же. — Ладно, облажался со Славкой — ну так Немца бы взяли, свой же, а я б помогал ему…

— Каратист тоже свой был, нет? — Кореец по-прежнему говорил мягче, чем обычно, и он еще подумал, что, наверное, так он говорит с Ольгой, по крайней мере раньше не говорил так, а с ней, видать, изменился. — Да ладно, че за Немца — нормальный пацан, без базара. Но ты ж пойми — Москва это. Один х…й узнает кто-то, что ты в деле, — тебе надо? А Синяк не местный, здесь болтать не будет, вообще не будет — если что, все ж на него повесят, он же не дурак. Я ему на зоне помог — он мусорок был, год, что ль, или два, натворил чего-то по пьяни, ну его и на зону. Должны были на мусорскую — есть у них для своих бывших, — а его в обычную. А я уж треху отмотал, а тут почти земляк, ну и прикрыл, когда опустить хотели — на зоне мусорков ой не любят. Или, говорю, с нами будешь, с отрицаловом, — или точно отпетушат. Ну и послушал — из шизо не вылезал, считай, все тело в наколках, в натуре Синяк. Так что обязан мне кое-чем…

— А я, значит, не сидел — так мне и веры нет? — Он продолжал клонить свое, по-прежнему злясь на Генку. — Мы че, мало делали вместе?

— Дурак ты, Андрюха. — Голос Корейца был все таким же мягким. — Ты думаешь, я этим верю? Да узнай они, когда прилетели, сколько бабок у меня на этой хате, е…нулись бы в натуре. А че — у них там жизнь другая, там жопа вообще, лавэшек мало, коммерсантов мало, а братвы много, им за счастье в Москве поработать за такое лавэ. А узнай, что у меня почти триста штук баксов наликом — ты ж тогда обналичивал со счета-то моего, пока я на даче валялся, — придушили бы, может, тут на х…й и обратно бы мотанули. Ну может, не так — но я на всякий случай не спал почти, считай. И без ствола даже в сортир не ходил. А ты говоришь — верю. Никому я ни х…я не верю — потому и живой пока. А вот тебе верю — потому и не хочу, чтобы светился да башку зазря подставлял…

Генка ухмыльнулся, тяжело так перевел дух — длинный монолог явно утомителен был для него.

— Ладно, наливай, махнем за Яшку. Все лучше, чем базарить…

И он ухмыльнулся ему в ответ, разливая по стаканам виски, доставая из заморозки лед, который положил туда утром.

— За Яшку!

Генка сидел задумчиво, не глядя на него, — и он подумал, что тот вспоминает, видно. Ему было что вспоминать, Генке, — они с Вадюхой к Яшке раз в год летали, а то и два, решали там ему вопросы, когда нужда была, Генка говорил, один раз даже очень круто порешали, уменьшили слегка население Нью-Йорка. Генка поблизости был, когда Яшку убили, — тут же кончив киллеров. И из-за Яшки в принципе он сейчас был здесь — бросив там Ольгу, спокойную жизнь, вернувшись сюда, зная, что здесь ждет. Из-за Яшки он не сдох едва от ножа в спину, из-за Яшки находил людей, платил солидные бабки, заказывал работу под тех, кто к Яшкиной смерти был причастен.

И наконец, из-за Яшки он рисковал и рискует — потому что еще жив Славка, и Генка не успокоится, пока не завалит Трубу или тот их. Еще хер знает, улетит ли Генка к себе обратно в Штаты или останется здесь навсегда, и хер еще знает, какие последствия будут, если даже сейчас уцелеют они оба, Генка с Андреем, выиграв эту войну. Так что ему было о чем подумать, Генке, — и он ему не мешал, молча плеснув еще вискаря, уронив в каждый стакан по три кубика льда. Говоря себе, что Генка красавец — не такой уж кореш ему был Яшка, но Кореец встал за него, пошел на принцип, согласно которому за близкого, любого близкого, будет мстить всегда до конца.