Сладкая жизнь

— …не, я чисто за себя. Если бы не он, не Вадюха… — Костя Немец замялся, вспомнив, видно, что за столом — столами, точнее — не только братва. А может, от эмоций — он на наркоту подсел уже давно, и нюхал, и кололся даже, хотя и не часто, так что не исключено, что ширнулся в машине, перед тем как войти в кабак. А наркота, она эмоции усиливает, это Андрей по себе знал. И не удивился, увидев, что глаза у Немца блестят, — на поминках он вообще рыдал, орал на весь ресторан, что найдет пидоров из-под земли и умирать они будут долго. Еле успокоили. Кореец его успокоил — потому, что Ольга за столом тогда сидела, и Вадюхина мать, и слева были люди, в смысле не от братвы.

— Короче, пацаны, если бы не Вадюха… — Немец скомкал фразу, не стал объяснять, что, если бы не Ланский, завалили бы его давно. Андрей эту историю знал — Костюха как-то по пьяни в кабаке шуметь начал, а там вор один сидел за соседним столом, покойный уже, Вася Картежник — по делам ноль, просто со связями, считай, чуть не двадцать лет у хозяина провел. Ну и подходит, короче, к Немцу человек, говорит, что простите, мол, уважаемые люди по соседству очень просят вас не выражаться громко. А Немец его и послал. Другой подходит, пожестче уже разговор, а Костюха за волыну — завалю щас всех, мне что вор, что не вор, и все понятия до одного места. Немец не один был, толпа с ним — так что до разбора не дошло. А потом Вадюха от кого-то узнает, что вор этот пожаловался кому надо и под Немца работу заказали.

Немец вроде и не особо свой был, с Вадюхой не корешился, с бригадой таких же отморозков, как сам, беспредельничал вовсю, но Ланский политик был, хитрый, умный, с людьми работать умел. Забил Немцу встречу, объяснил, что и как, — внушил, короче, что, сколько ни понтуйся, завалят на хер, но выход найти можно. А потом с Картежником встретился и за Немца перетер — пьян был пацан, вину признает, но есть смягчающее обстоятельство, брата у него убили совсем недавно. Короче, отмазал — так Немец, никого над собой не признававший, под него ушел, с Генкой работал, всякие вопросы решал щекотливые. Потом уже снова обособился, когда Кореец в Штаты уехал…

— За Вадьку! — закончил Немец недлинную речь, опрокинул полный фужер, подавая пример по меньшей мере семидесяти человекам, сидевшим в зале, и опустился на стул рядом с Андреем, протягивая руку к тарелке.

Виски — он специально официанту сказал, чтобы «Блэк лейбл» лично ему принес, так солиднее, чем водку пить, — покатилось вниз, отогревая замерзшее тело. Вроде и не так холодно на улице, а за те два с лишним часа, что провел на кладбище, окоченел. Надо было одеться потеплее — но настолько давно уже ходил только в костюме, что несерьезно было облачаться во что-то походное типа джинсов и свитера с теплыми ботинками в придачу. Тем более что из Переделкино ехал, а Кореец настоятельно просил домой не заезжать, просто на всякий случай.

А когда похороны были — вот тогда был вообще жуткий холод. Он, естественно, в рубашке с галстуком, в белом пальто, в тонких ботинках. Тогда часа четыре простояли на Ваганьково, к двенадцати, кажется, сбор был, в час отпевание началось в церкви, он не пошел, не любил все это, да и народу там набилось — не протолкнуться, так на улице и стоял. А после отпевания переместились к могиле. Пока гроб донесли, пока священник приперся, пока молитвы читал — в общем, поминки начали в полпятого, а то и в пять.

И хотя на кладбище холода не чувствовал, не до того было, потом в ресторане ощутил, что превратился в сосульку. Несколько пацанов воспаление легких подхватили — хорошо хоть, его пронесло. Хитрый Кореец в толстенной кожаной куртке приехал, вообще по максимуму утеплился, ему хоть бы что — а он, Андрей, еле рюмку удерживал в одеревеневших пальцах.

«Понты дороже денег», — повторил по себя коронную Вадюхину фразу. Холод, не холод — выглядеть надо по высшему разряду. Чтобы сразу ясно было, что ты не отморозок какой, а солидный, уважаемый человек. Он даже чувствовал тогда себя по-другому в официальной одежде — словно он не на похороны старшего пришел, а на похороны равного ему человека. Да и оделся так потому, что знал, что именно так оделся бы Ланский. Которому, не признаваясь в этом себе, подражал подсознательно, перенимая манеру одеваться, манеру говорить, привычки — те же сигары, виски, одежду от Хьюго Босса, любовь к «мерсам», золото от Картье, японские рестораны. Вадюха всегда выделялся — и на кладбище ему показалось, что точно так же выделяется сейчас он. И, выделяясь, куда больше похож на продолжателя Вадюхиного дела, чем любой из собравшихся здесь.

— Ты прикинь, Андрюх, — я на стрелку приезжаю, коммерсанта моего напрягли, ну я сказал, чтоб мне звонили, стрелку им забил у Лужников. Сам с волыной, как положено, пацаны с волынами, черные уже ждут. И тут мусора — стукнул кто-то. Приняли, короче. Волына — хер с ней, разрешение есть, а у меня ширево в тачке. А на следующий день выпускают — гуляй, бродяга, повезло тебе. Выхожу, а на улице Вадюха — прикинь?