Сладкая жизнь

Лекция тем временем продолжалась. Образцовые панамы производятся в городе Монтекристи, а гордостью тамошних умельцев считается fino.Чтобы сплести одну такую шляпу, требуется три месяца, но при разумном обращении она прослужит владельцу лет двадцать. Но даже эти удивительные сведения не подготовили меня к тому восторгу, которое я испытал, впервые познакомившись с настоящей finoиз Монтекристи.

Она легла на стол легко, будто бабочка: шляпа благородного кремового цвета с темно-серой лентой и едва заметным выпуклым гребнем на донышке тульи. На ощупь материал напоминал шелк, а не солому, а плетение было удивительно плотным: казалось, невозможно поверить, что все начиналось лишь с горстки разрозненных соломинок.

Как и все шляпы Герберта Джонсона, она прибыла в Лондон свернутой в конус, необработанной и бесформенной. В мастерской фирмы ей придали форму, пришили внутреннюю ленточку «челтнем» (которую в менее благородных мастерских называют просто «потничок») и украсили лентой снаружи. Эта последняя, как объяснили мне, может быть заменена по просьбе клиента. Пожелай он — и ее выкроят из его любимого галстука.

Я поднес панаму к свету и заглянул внутрь. Кругов было столько, что я не смог их сосчитать, зато в начальной точке разглядел едва заметные инициалы мастера, ответственного за этот шедевр. Какая изумительная вещь! В глубине моей души уже зарождалось смутное желание завладеть ею, а мистер Марангос тем временем поведал мне одну страшную профессиональную тайну. Оказывается, далеко не все шляпы, называемые панамскими, являются ими на самом деле. На свете существует гораздо больше подделок, чем подлинных вещей. Большинство из них поступает из Азии, и зачастую они плетутся не из соломы, а из самой обыкновенной бумаги соломенного цвета. Попробуйте ее сложить — и вашей панаме придет конец, презрительно фыркнул мистер Марангос.

Ах да, я ведь совсем забыл о складывании! Настоящая панама высшего качества отличается такой эластичностью, что ее легко можно сложить пополам и скрутить в трубочку, проходящую через обручальное кольцо. Наверное, слишком частое повторение такого трюка не пойдет ей на пользу, зато, во всяком случае, в вашем багаже панама не займет лишнего места.

Я попросил продемонстрировать мне эту чудесную способность шляпы, которую уже мысленно называл своей, и через пять секунд у меня на глазах она действительно превратилась в аккуратную трубочку. Во время замедленного повтора я разглядел, как мистер Марангос это делает: он прижимал шляпу к животу, складывал ее пополам по центральному гребню и легко свертывал несколькими ловкими движениями пальцев. Потом он ее легко встряхивал, и трубочка снова становилась шляпой без единой морщинки или складочки. Все очень просто.

«Еще вам понадобится вот это, — вспомнил мистер Марангос и протянул мне красивый темно-бордовый цилиндрический футляр с золотым гербом фирмы на боку. — Это для путешествий». Свернутой панаме футляр пришелся как раз впору.

Я задумался. Нужна ли мне такая шляпа, если я столько лет прекрасно обходился без нее? Скорее нет, чем да. Могу ли я позволить себе шляпу, если вес ее стоимости, оплаченной однодолларовыми купюрами, намного превышает ее собственный? Конечно, нет. Что скажет мне бухгалтер, когда я попытаюсь провести ее по статье «производственные издержки»? Об этом не хотелось даже думать.

«Ну, хорошо, — услышал я собственный голос. — Я ее беру».

Манхэттен

Когда-то, в трудный момент моей жизни, Манхэттен был добр ко мне, и с тех пор я питаю слабость к этому месту. Все началось с того, что я пытался найти работу в рекламном бизнесе в Лондоне. Это было сто лет назад, в начале шестидесятых: в те времена рекламными агентствами руководили элегантные и подчас не слишком профессиональные выпускники Итона и Оксфорда, старавшиеся окружать себя молодыми джентльменами своего круга. Я не учился ни в Итоне, ни в Оксфорде и ни в каком другом университете. Элегантным меня тоже трудно было назвать, а потому мне не только не предлагали работу, но даже не приглашали на собеседования. Помучившись некоторое время, я решил последовать примеру великого множества моих соотечественников, жаждущих денег и славы, и купил билет эконом-класса (каюта ниже ватерлинии) на «Куин Мэри», которая и доставила меня к старому причалу в самом конце Западной Пятьдесят второй улицы.

Манхэттен стал для меня откровением. Все здесь происходило с невероятной скоростью, и все казалось возможным. Упорная работа вознаграждалась щедро и сразу же. И, к моему великому облегчению, здесь никому не было дела ни до Итона, ни до Оксфорда. Конечно, я понимаю, что мне повезло, а кому-то повезло гораздо меньше. Но у меня сохранились чудесные воспоминания о Манхэттене, и я полюбил его.

Я люблю его и сейчас, хотя уже по совсем другим причинам. Теперь я приезжаю сюда не работать, а отдохнуть, зарядиться местным электричеством и радикально сменить обстановку, потому что трудно найти на земле место более несхожее с нашим провансальским захолустьем, чем Манхэттен.