Я посчитал это, за его разовое поручении и в ночь выехал на станцию. Раньше к поезду ночью парные сани ходили, типа местного такси. К утру был в райцентре, Новороссийске. Это тоже было село, образованное переселенцами. В хрущевские времена, объединенный Новороссийский район, куда входил и наш, бывший Степной, по территории, превышал всю Молдавскую ССР. Нашел там райсельхозуправление, плановый отдел, и был принят его начальником, Мартенсом Иваном Ивановичем. Хороший был человек и грамотный специалист, говорил с сильным акцентом, но вполне понятно. Он спросил, кто я и чего к нему приехал. Я сказал, что колхозный строитель, а послали меня узнать по поводу составления какого-то плана на текущий год. Никто в колхозе не знает, что это и как с ним поступать. Мартенс даже привстал: «Да вы что, совсем там страх потеряли! Это годовой ПЛАН, это программа хозяйства на год и за него будут очень строго спрашивать!». Он принес причитающиеся колхозу бланки планов, формы разработочных таблиц, какие-то отпечатанные на ротопринте инструкции, в которых не было ничего видно, да и ничего не понятно, и сказал – вот это все к плану. Сроки все вышли. Я взял бланк плана – это был тогда очень объемный документ в более чем из ста страниц, испещренных многими десятками таблиц. От плана государственных закупок на первой странице – до капитальных вложений и финансового плана – в конце.
Мне ничего не оставалось делать, как взять все то, что принес Мартенс, и отправиться домой. Но надо было встать на партийный учет. Пошел в райком партии, там посмотрели мои документы, попросили подождать, потом меня пригласил к себе заведующий организационно-партийного отдела и сказал: «Мы решили пригласить вас на работу в райком партии, инструктором». В те времена, такие предложения не обсуждались, а почитались за честь. Я сказал, что только демобилизовался, только устроился на работу, что у меня пока ничего нет, кроме жены и дочки, и еще её родителей, ради которых мы и приехали сюда. Заворготделом заявил, что это все они решат и мне надо оперативно явиться на партийную работу, сюда, в Новороссийск. Максимум через неделю.
Приехав домой, я доложил Каструбину, что с этого года и колхозы должны будут разрабатывать производственно – финансовые планы, представил ему бланки тех планов, разработочные таблицы, технологические карты и все остальное, чем меня нагрузили в районе. Показал и рассказал, что надо делать в первую очередь, потом, в какой последовательности, работать над составлением того плана, где-то внутренне надеясь, что оставлю этот мешок бумаг председателю, а он кому-то поручит всем этим заниматься. Рассказал и о том, что мне предложили в райкоме партии, по поводу работы…
Каструбин меня очень внимательно выслушал, потом прищурился своим особым прищуром не только глаз, а выражением всего лица; он был всегда разным, этот его прищур, в зависимости от ситуации, и просто спросил: «Василий Андреевич, как ты сам думаешь, кто бы в нашем колхозе, смог выполнить эту работу и до середины февраля!? Назови мне такого человека или группу лиц, из всех членов колхоза, кого я должен сейчас пригласить и поручить все это? Ты же всех наших давно знаешь – назови – кого?». Я встал, собрал все то, что я ему выложил перед этим на стол, и молча,…вышел.
Это был первый случай, когда Каструбин, как сегодня модно говорить, – «принудил» меня стать экономистом, думаю здесь более уместно слово «вынудил», из-за сложившейся ситуации. Он, скорее всего, еще тогда понял, что мне можно доверять, в любом деле.