Сладкие грёзы

Беда в том, что когда сюда прибудет бригада в белых халатах, Городецкая уже отправится к праотцам на Божий суд. Будет доказывать свою профпригодность для работы на адских котлах. И, возможно, не будь я сегодня рядом, положил бы болт на это. Бросил бы пару роз на дешевый гроб, кинул горсть земли на крышку и с равнодушием смотрел, как еще одна из десятка тысяч таких же отправляется кормить червей в темную яму.

Но я не могу так поступить. Знаю, что идиот и с наркоманкой в наркотическом угаре мне будет сложно справиться. Я даже не уверен, что она нас не утопит по-дружески и никто на берегу не сдвинет свою задницу, дабы помочь. Ведь крайняя хата – это так удобно.

Вода заполняет рот и легкие, а я захлебываюсь. Чувствую себя неуклюжей лягушкой, которую бросили в болото. Кашляю, вдыхаю и забиваю носовые пазухи посторонней жидкостью, с трудом добираясь до чокнутой идиотки, кричащей на весь парк:

– Мамуля, я нашла! Нашла!

Ей весело, и она ржет. Маша отбивается неуклюже, как только мои руки обхватывают ее талию, оттаскивая в сторону берега. На какую-то долю секунды меня накрывает ужас: я не ощущаю под ногами дна, носки кроссовок скользят в пустом пространстве. Оно засасывает меня вниз, отчего на мгновение опускаюсь под воду, непроизвольно отпуская визжащую от радости Машу.

– Мама, мама, иди сюда! – вновь кричит Городецкая, пока я с трудом выбираюсь на поверхность и снова хватаю Машку за руки, тяня на себя.

– Мама там, плыви туда! – рычу сквозь зубы, откашливаясь и пытаясь удержать девчонку. Ее худые, хрупкие ручонки внезапно наполняются неведомой силой. Расширенными зрачками под воздействием химии на фоне воспалённых белков глаз она смотрит на меня, словно на чудовище.

Движения хаотичные, но повторяются из раза в раз с одним и тем же набором слов, точно у заведенной куклы. Взмах, хлопок, смех, крики, обращенные к матери. Что она использовала? Клей? Героин? Крэк? Смотреть вены у меня нет времени, особенно когда я ощущаю слабость в мышцах. Сегодняшние занятия на полотнах выбили из меня весь дух, поэтому стоило поторопиться на берег. Мне даже удается уговорить Машку проплыть несколько метров, но затем ее накрывает, и она неожиданно принимается вырываться из моих рук, крича точно дикая:

– Нет!! Убери свои лапы! Ненавижу тебя! Мама!!

Короткие ногти царапают кожу до крови. Городецкая бьет руками, куда достает, с такой силой, что на секунду выбивает из меня остатки дыхание. Краем глаза, откашливаясь, замечаю пару парней, спешащих в нашу сторону. Я бы порадовался помощи, однако нет ни времени, ни сил. Все уходит на то, чтобы удержать Машку от возможности навредить себе.

Удар затылком мне по лицу разбивает мне губу до крови. Боль в переносице, но благо все цело. Едва не выбивает зубы, но я успеваю удержать ее за шею, пока еще двое ребят хватают ее за ноги, помогая тащить эту чокнутую к берегу. Под моими пальцами так бешено стучит ее сердце, а в голове у меня царит паника, что я не осознаю, в какой момент Маша обмякает и внезапно становится очень тихой.

– Кажись, все, успокоилась, – бормочет один из мужиков, стоя по колено в воду и удерживая одну ногу Маши за щиколотку. Кроме трусов, на ней ничего больше нет. Только всем плевать: такой концерт у любого отобьет всякое желание.

– Что? – хрипло задаю вопрос, осознавая смысл сказанного. Убираю захват, пытаясь дрожащей рукой нащупать пульс на шее.

Сука! Пусть это окажется просто обмороком!

– Вроде сознание потеряла. Слышь, Лех, скорую давай вызовем и ментов. Эй, парень, идти можешь? Выглядишь паршиво, ну и кошка дикая… – говорит второй, тот, что покрепче и в костюме. Где-то там, на берегу, видимо, бегает его супруга, потому что он поворачивается и кричит:

– Галь, в скорую позвони!

– Нет, нет, нет… – дышу через раз, придерживая Городецкую и хлопая по щекам. Приступ такой внезапный, а может, я просто его пропустил. Ее подбрасывает, а рот наполняется рвотой с пеной, отчего парни резко отскакивают.

– Сука! Че с ней?

– Эй, она жива? Надо помощь, тут есть врач?!

Передоз для наркомана – это шаг в никуда. Свою границу Маша нарушила быстро, без какого-либо сожаления и помощи. Мое сердце колотится, будто готово выскочить из груди вместе с ошметками кожи и мяса. Я даже не понимаю, когда успеваю добежать до берега с ней на руках, укладывая на траву и резко переворачивая, дабы не захлебнулась. Все звуки вокруг становятся не важны, они больше не имеют никакого значения. Сидя на коленях перед тощей молодой наркоманкой, чье тщедушное тело содрогается в рвотных спазмах, уже не понимаю ни слова из того, что кричат люди.

Ахают женщины, плачут дети, восторгаются подростки, а взрослые мужики в ужасе стоят и бездействуют. И я их понимаю, ведь сам сижу и просто смотрю на то, как она умирает. Медленно, с каждым рваным вздохом, короткая человеческая жизнь гаснет в какие-то миллисекунды.

– Господи, что с ней?

– Может, наркоша? Вы вызвали скорую?

– Да пусть сдохнет уже! Посмотрите на нее, это же ужас просто!