Сладкие разборки

Весной вдруг начинает казаться, что все твои будничные дела — чепуха и бред, никому не нужное пустое времяпрепровождение. Возникает непонятная, неясная тоска по чему-то несбывающемуся, но необыкновенно прекрасному, чего никогда не случится в твоей серой, тусклой, обыденной жизни. Хочется вдруг великой, всепоглощающей страсти, и становится грустно оттого, что знаешь: ничего такого никогда с тобой не произойдет. Или какой-нибудь страшной и опасной, но невероятно прекрасной авантюры… И с тоской вздыхаешь, потому что знаешь, что приключения и авантюры перешли теперь в виртуальный мир фильмов и романов, создаются фантазией их авторов, а в реальной жизни ничего подобного не имеет места. Все это весна, конечно, я знаю. Весна на всех людей действует подобным образом. И странные мысли в голову лезут, и чудные желания возникают. Ну и что теперь делать, если это весна? Ехать срочно в Австралию, где сейчас как раз осень, и все подобные мысли забыть до сентября месяца?

О весне я думала и сев в полупустой трамвай, который не спеша, но с невероятным грохотом катился по пыльным городским улицам. Держась за поручень, я изредка осторожно косилась по сторонам, замечая устремленные на меня взгляды мужчин. Вот это тоже весна — когда вторая половина на тебя так заглядывается…

Из задумчивости меня вывел страшный рев моторов нескольких легковых автомашин, стремительно приближавшихся к нам.

Прежде чем я успела удивиться, кто это среди бела дня так по-сумасшедшему гоняет по улицам, оглушительно заскрипели колеса об асфальт, и послышался странный, резкий, трескучий звук, словно взорвалась целая пачка петард — удивительно, что я в первую очередь подумала тогда о петардах: ведь звуки выстрелов, пусть и одиночных, пистолетных, уже приходилось мне слышать в своей жизни.

И вдруг откуда-то сверху посыпались осколки стекла. И раздался страшный, душераздирающий вопль всеобщего ужаса. И где-то сзади меня завопил мужчина:

— Ложись! Все — ложись! На пол!

Трамвай рывком остановился, и мы все рухнули прямо на усыпанный битым стеклом пол. Как я не поранилась тогда, при падении, ума не приложу. Какой-то мужчина навалился на меня сверху. В ужасе я попыталась выбраться из-под него, но он отчаянно хрипел:

— Лежите! Не вставайте! Иначе убьют! Это разборка…

И, оглянувшись, я увидела бледное усатое лицо с широко открытыми от ужаса глазами. А треск автоматных очередей снаружи продолжался, и осколки стекла сыпались на пол. Потом раздался страшный, будто пушечный выстрел, удар прикладом в жестяной борт трамвая снаружи. И нечеловеческой силы голос потребовал:

— А ну, двери открывай!

Двери тут же поехали в стороны. Машинально подняв голову, я увидела кричавшего. Высокий, под два метра детина, в зеленой, пятнистой, военного образца куртке, на голове черный женский чулок с прорезями для глаз и рта. Он стоял с автоматом в руках и смотрел прямо на меня. А мимо него по серому, пыльному, усеянному битым стеклом и автоматными гильзами асфальту медленно, торжественно, как на параде, двигался огромный черный автомобиль. Это была явно какая-то иномарка из самых крутейших, на каких ездят самые солидные люди в нашем городе. Вот показался передний капот, вот место водителя. За рулем сидел детина с таким же, как у стоящего на дороге, чулком на голове. Вот показалось заднее сиденье, и сердце мое замерло, а потом застучало часто-часто, как у загнанного, пойманного в ловушку зверя. Потому что на заднем сиденье, крепко, аж ногти побелели, сжимая в руках автомат, сидел Игорь Горелов, тот самый, с кем каких-то полчаса назад мы пили чай и кто двадцать минут назад проехал мимо меня на своей зеленой «Газели». Так вот куда он так спешил!

Лицо Игоря было бледно, губы растянуты в странную, обнажающую зубы улыбку, более похожую на звериный оскал. Его довольно бессмысленный взгляд широко раскрытых глаз встретился с моим, и оскал стал еще шире. Мне казалось, мы бесконечно долго смотрели в глаза друг другу, пока шикарный черный лимузин медленно проезжал мимо открытых настежь дверей трамвая.

Но вот он скрылся из виду. Дикие, хриплые возгласы. Хлопнула дверь, взревели моторы, заскрипели шины об асфальт. И слышно было, как рев моторов удаляется, возникшая вдруг тишина показалась гробовой.