Сладкие разборки

Лежащие на полу трамвая люди зашевелились, стали подниматься на ноги, осторожно стряхивать с одежды осколки стекла. Затем выбираться из неподвижно стоящего посреди улицы вагона — ни одного целого стекла не осталось в его окнах. Затем послышались возгласы и плач снаружи. И, выбравшись из трамвая, я тоже тихо ахнула: на пыльной, усыпанной битым стеклом дороге, скрючившись, лежало то, что только что было живым человеческим телом. Теперь же оно было больше похоже на бесформенную кучу тряпья. Я, глянув мельком, увидела изодранные и окровавленные серый пиджак с брюками, уткнувшееся в асфальт лицо, черноволосую голову, белую, как лист бумаги, шею, обращенную к небу. И посреди этой шеи чернела запекшейся кровью крохотная дырочка, а на спине, на серой ткани пиджака, — другая. Все это я успела разглядеть, пробираясь в толпе людей по битому стеклу и автоматным гильзам на тротуар. Я заспешила прочь от этого страшного места, стараясь не думать об остававшемся на дороге мертвом теле, одиноко лежащем и никому не нужном посреди моря человеческого равнодушия…

* * *

Вернувшись в телецентр, я не застала там никого из своих. Пустая комната, на подоконнике бутылки минеральной воды, рядом пакетик с урюком — хозяйство Леры Казариновой… Ну да, у них же у всех обеденный перерыв, отдыхают и готовятся к вечернему эфиру. А Костя Шилов вместе со съемочной группой в совхозе «Маяк» — помогает снимать репортаж о наших доблестных полеводах. Даже моего бородавчатого поклонника нигде не видно — впрочем, его-то мне меньше всего и хотелось бы сейчас лицезреть. Вот так всегда — в трудную минуту никого из друзей нет поблизости.

Я без сил плюхнулась в свое кресло за столом, выплеснула в кружку и залпом выпила остатки Лериной минералки — совершенно фантастическая дрянь, но у меня в горле пересохло. Потом стала машинально жевать урюк. Я знала, что Лера взъярится, но в тот момент мне было на все наплевать. Так я просидела до половины пятого, когда начали прибывать наши.

Прибежала, стуча каблучками по паркету, Галина Сергеевна, пропела: «Ну, как дела, Ирочка? Все в порядке?» — И тут же, не дожидаясь ответа, упорхнула, наверное, к шефу. Потом пришел Павлик, ухмыльнулся, увидев пустую бутылку и пакет из-под урюка, но ничего не сказал и отправился готовить студию к эфиру. Потом мне позвонили с проходной, сказали, что меня спрашивают. И, вздохнув, я поднялась с кресла и потащилась вниз встретить Наташу и провести ее в телецентр.

Наташа, едва увидев меня, приветливо улыбнулась, и я невольно пристально взглянула ей в глаза. Она выглядела озабоченной, чуть усталой, но спокойной. Да, не так представляла я себе жену мафиози! Или что, она о бандитской стороне деятельности своего мужа ничего не знает? Это было бы странно: у них такие доверительные отношения… Или она все знает и ничего не имеет против?

Я решила не ломать голову над вопросом, до которого лично мне не было никакого дела, и повела Наташу наверх, в кабинет визажиста. На ходу она стала проговаривать ответы на вопросы с моего листа. Я слушала рассеянно и отвечала односложно. То же продолжалось и в кресле визажиста. Так что Елена Викторовна, пожилая, но очень опрятная дама с мягкими, добрыми руками, заметила мне:

— Вы что-то сегодня молчаливы, Ирочка!

Я не стала с ней спорить.

Эфир прошел нормально, я бы даже сказала — хорошо. Наташа уверенно и спокойно держалась перед телекамерами, отвечала на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, выглядела при этом чрезвычайно обаятельной, умной, интеллигентной. А у меня в это время стояла перед глазами точно сфотографированная картина: лежащее на пыльном асфальте мертвое тело с двумя сочащимися кровью дырочками на шее и на спине, — и меня мороз пробирал по коже. Но я человек опытный, не первый год на телевидении, давно уже научилась скрывать свое душевное состояние. Я тоже была на высоте в тот вечер — так мне, во всяком случае, показалось, — опытной уверенной рукой направляла беседу в нужное русло, акцентируя умные вопросы и пресекая глупые или совсем неуместные. Но зато потом, когда все было кончено, почувствовала себя совершенно без сил, как выжатый лимон.

Провожая Наташу в кабинет визажиста — смыть всю эту красоту, чтобы люди на улице нас за выходцев с того света не приняли, — столкнулась в коридоре с Валерием Гурьевым, нашим криминальным репортером. Он стремительно шел, почти бежал по коридору, за ним по пятам следовал какой-то милицейский чин.

— Привет, Иришка! — крикнул он мне уже издали радостно и весело. — Слышала? У завода «Корпус» бандитская разборка, один труп…

Нашел чему радоваться! Однако я не удержалась и глянула на Наташу: та реагировала спокойно, с холодным, не без примеси страха сожалением, именно так, как обычно реагируют на чужое несчастье.

Когда мы обе выходили от визажиста, милицейский чин был как раз в эфире, на множестве стеной установленных телеэкранов в нашей студии мы с Наташей смотрели на его говорящую там милицейскую физиономию…