Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

А тут и третий гвардеец голос подает: «Желудок для тебя, дед, готовят». – «Тоже сырой?» – пугается хозяин. «Нет, на углях поджаренный. Чтобы ты съел и совершенно угомонился». – «А чей будет желудок?» – спрашивает хозяин. А солдат ухмыльнулся и отвечает: «Не знаю. Знаю только, что это животное многих других зверей пожрало, больших и малых, свирепых и кротких, преступных и невиновных. А ныне ему черед приходит: зарежут, выпотрошат, поджарят и поднесут».

И после этих слов хозяин хватается руками за голову и в отчаянии шепчет: «Пилат! Где ты, мой верный Пилат? Где ты и с кем?!»

ПИЛАТ замолчал и, глянув на Максима, заметил, что тот смотрит на него в восхищении и как будто с опаской.

– И всё? – почти шепотом спросил Корнелий Максим.

– А тебе недостаточно? – ласково улыбнулся Пилат.

Максим не ответил, пожирая взглядом префекта Иудеи, и не только пожирая, но еще как бы пережевывая и переваривая.

– Не надо на меня так смотреть, – попросил Пилат. – Мне больше нечего прибавить к моему рассказу.

Максим молчал и продолжал пережевывать взглядом.

Пилат беспечно усмехнулся и сказал:

– На этих словах, якобы ко мне обращенных, старик-гомер замолчал и долго хранил молчание, а я таращил на него глаза, как ты сейчас на меня таращишься… А потом не выдержал и спрашиваю: «И это всё?» А он улыбнулся, как я сейчас стараюсь улыбаться, и ответил: «Я думал, ты уже заснул под мою сказку». «Заснешь тут!» – подумал я, но ничего не сказал. И опять мы некоторое время молчали. А потом старик поднялся и говорит: «Ну, раз ты не заснул, желаю тебе как-нибудь самому справиться с твоей бессонницей, потому что других снов и сказок у меня нет». А я его спрашиваю: «Как я должен ответить на это послание? То есть когда, где, в какой форме?» А старик насмешливо отвечает: «О чем ты, милый господин? Никакого послания не было. Ты, чтобы легче заснуть, пригласил к себе слепого сказителя. Тот рассказал тебе некий сон. Вот как было на самом деле». – «Ну, это понятно, – говорю. – Но что я должен делать?» – «Ты должен отпереть дверь и велеть своим людям, чтобы они вывели меня из дома. На улице меня ждет собака. Она меня проводит куда надо… А люди твои ни в коем случае не должны следовать за мной», – ответил мне старик… Пришлось выполнить его указания…

– Он был действительно слепым? – быстро спросил Максим.

– Я долго разглядывал его белесые глаза. По внешнем виду – слепее не бывает, – ответил Пилат.

– И у ворот действительно поджидала собака?

– Да. Он взял поводок, и они довольно быстро пошли по улице.

– «Люди твои не должны следовать за мной…» – это были его последние слова?

Пилат сперва удивленно поднял брови, затем прищурился и с любопытством посмотрел в лицо начальнику службы безопасности:

– Нет. Уходя, старик со мной попрощался.

– Как?

– Старик сказал: «Радуйся и прощай, царь Иудейский».

– На латыни?

– Нет, на греческом.

– И это был еще один пароль?

– Да. Но очень давний. И с момента моего отъезда из Рима он никогда не использовался.

– Потрясающе! – воскликнул Максим, вскочил с ложа, вышел из беседки и взглядом уперся в солнце, которое приближалось к полудню.

Глава шестнадцатая ЗАЧЕМ?

Шестой час дня

СОЛНЦЕ, очистившись от дымки, уже входило в полдень, но жарким пока не стало. На широких ступенях, ведущих к ограде Двора женщин, слева от Красных ворот, сидел Иисус и то поднимал взор к небу и солнцу, то опускал глаза и разглядывал свои руки и пальцы.

Восемь учеников-охранников окружали Его, по двое с каждой стороны. За Его спиной стоял Симон Зилот, напряженно вглядываясь в лица людей, толпившихся перед мраморными ступенями.

Много их собралось к югу от Красных ворот, но никто не решался подойти с вопросом, никто не просил об исцелении, хотя были среди них слепцы и калеки. Молча стояли у кромки лестницы, не смея шагнуть хотя бы на первую ступень, словно ждали какого-то особого знака или специального разрешения.

Справа от Иисуса – если стоять лицом к Красным воротам и спиной к портику Соломона – на ступенях разместились ученики Христа, человек пятьдесят, не менее.

Удивительная, необычайная тишина снизошла на Храм Божий, воцарилась во Дворе язычников, и в царственном этом покое жили только три звука: далекие и еле слышные молитвы жрецов в святилище, более отчетливое пение левитов возле жертвенника и возбужденные, но тихие голоса апостолов, сбившихся в кучку возле самых Красных ворот.

Расположились так: ближе остальных к Иисусу сидел Петр, за ним – сначала Иаков, затем Фома, потом Матфей и Толмид. Двое апостолов стояли: Малый – за спиной Петра, Андрей – за спиной Иакова. Двое апостолов – Филипп и Фаддей – ходили за спинами сидевших и стоявших, как будто не находя себе места.

– Вы слышали, – страдая темным взглядом, говорил Иаков, сын Зеведея, – вы слышали, Он сказал: «Дом Мой домом молитвы наречется, а вы сделали Его пещерой разбойников». Воистину, бандиты и разбойники, из самых низких и подлых, которые грабят вдов и бедняков и самых униженных и жалких еще более унижают!