Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– Это ты только что назвал Лучшего Друга «гением интриг», – спокойно возразил Максим. Но Пилат как будто не расслышал:

– Германика отозвали с Рейна и сделали консулом. Сеян настоял, чтобы у него отобрали армию, пока он не поднял мятеж и не двинул войска на Рим. Сенатская оппозиция, разумеется, тут же подняла шум, стала давить на Тиберия: Германик, дескать, великий полководец, а мы заставляем его простаивать, лишаем славы империю. Тиберий тогда еще считался с сенаторами. Поддавшись на их уговоры, он сделал Германика верховным главнокомандующим на Востоке и направил его в Сирию. Как вел себя Германик здесь, в Сирии, я полагаю, тебе известно. Он и его жена Агриппина, дочь Юлии, из кожи вон лезли, чтобы привлечь на свою сторону восточные легионы. Заигрывали также с союзниками – царями Армении, Коммагены, Киликии и Набатеи. А после без разрешения Тиберия, нарушая закон, Германик отправился в Египет – житницу империи, сокровищницу ее и, можно сказать, чрево Рима! Там он открыл государственные хлебные склады, снизил цены на хлеб, тем самым привлекая к себе народ, вспомогательные войска и римские легионы. Повсюду ходил без воинской стражи, в открытой обуви и в таком же плаще, какой носили местные греки: вот, дескать, каким простым и доступным должен быть истинный правитель империи… Мало того, совершил триумфальное путешествие по всему Египту, до Фив добрался, везде демонстрируя свою справедливость, свое милосердие, свой блеск и славу… Как должен был реагировать на всё это Сеян, преданный друг Тиберия, блюститель его интересов, его защитник и начальник безопасности всей Рим ской империи?… Вот, скажем, ты, Максим. Ты тоже за безопасность отвечаешь. Что бы ты сделал, увидев, что я в такой же опасности нахожусь?

– Ты сложные вопросы задаешь, Пилат, – загадочно улыбнулся Максим.

– «Сложные вопросы»? Они всегда сложные, когда речь идет о политике и тем более о безопасности империи перед лицом раскола в армии и новой гражданской войны! – гневно воскликнул Пилат, но тотчас приветливо усмехнулся и ласково произнес: – Сеян не рассуждал о сложности вопросов. Он действовал по зову долга и по велению сердца. И потому, вернувшись в Сирию, блистательный Германик вдруг перестал блистать: сперва тяжело заболел, а потом скоропостижно скончался.

– Германик был племянником Тиберия, сыном его любимого брата, – так же ласково напомнил Максим.

– В политике не бывает племянников! – наставительно возразил префект Иудеи.

– И сыновей не бывает? – спросил Максим.

– Германик был пасынком, а не сыном. Тиберий усыновил его по приказанию Августа еще в пятьдесят седьмом году…

– Я не о Германике. Я Друза имею в виду, родного сына цезаря, умершего через три года после Германика. Что, тоже мешал безопасности? И неужто ты хочешь сказать, что Элий Сеян из любви к Тиберию…

– С Друзом тоже не так всё просто, – перебил Пилат, – не так всё просто, как кажется на первый взгляд! Начать с того, что Друз всегда восхищался своим двоюродным братом Германиком и был с ним в самых дружественных отношениях. На чем основывалась эта странная дружба? Что сближало этих двух таких разных людей и в общем-то конкурентов в борьбе за власть? Не было ли тут тайного расчета? Когда Германик ехал в Сирию, он первым делом заглянул в Иллирию, к Друзу, и несколько дней у него гостил. О чем они там разговаривали? Какие планы строили?… Но, когда Германик скончался в Сирии, именно Друзу была поручена забота о его детях. И он о них преданно заботился. И наверняка тесно общался с Агриппиной-«муреной» – их матерью и главным теперь врагом императора. А если с «муреной», то, стало быть, и с людьми, за нею стоящими, – с подлыми и продажными сенаторами! Когда через год после смерти Германика Тиберий заболел и надолго уехал поправлять здоровье в Кампанию, Друз радостно стал хозяйничать в Риме и, словно нарочно, всем показывать, какой он милостивый, справедливый и мягкий и как при нем легко и свободно дышится сенаторам и всадникам…

– Нет, нет, невозможно! – теперь Максим перебил Пилата. – Ни за что не поверю, что цезарь мог быть заинтересован в гибели родного сына! Которого сделал наследником! Бред! И тем более не поверю, что Сеян… лучший друг и радетель…

Не договорив, замолчал. А Пилат уже ноги спустил с ложа и, радостно глядя в лицо начальнику службы безопасности, взволнованно продолжал:

– Через месяц после похорон Друза Элий Сеян уговаривает Тиберия всю гвардию перевести в Рим, чтобы в любую минуту была под рукой якобы у Тиберия, а на самом деле у него, у Сеяна… Он делает теперь три победных шага. Шаг первый: Сеян убеждает Тиберия покинуть Рим и переселиться на Капри. Шаг второй: Нерона и Агриппину он оставляет в Риме, чтобы они там еще больше гадили и интриговали, а Друза Младшего, второго сына «мурены», поселяет на Капри, чтоб этот «морской ежик» во все стороны топорщил свои колючки и колол ими Тиберия, впрыскивая яд недоверия, боли и злости к «угрю» и к зубастой гадине – своей матери и дочери мерзкой Юлии. Шаг третий: умирает наконец Ливия…

Пилат замолчал. А Максим испуганно произнес: