Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– «Синедрион принял», – усмехнулся Иоиль. – Ты меня просил об этом, дорогой Левий, а для меня твоя просьба дороже любого приказа… Когда первосвященник собрался уже закрыть заседание, я потребовал слова и, обращаясь к членам синедриона, стал настаивать на том, чтобы Иисус Назаретянин все-таки был задержан и допрошен синедрионом. И первосвященник Каиафа как-то странно посмотрел на меня, а потом кивнул и махнул рукой: дескать, ладно, согласен, пусть арестуют и доставят. И я, памятуя о твоей просьбе и зная, как у нас это делается в синедрионе, сразу же подошел к Амосу и сказал ему: «Ты видел – первосвященник согласился, а другие члены синедриона не стали возражать? Так вот, оформи постановление и пошли стражников. Небом клянусь, я не отстану от тебя, пока ты не доведешь дело до конца». И Амос мне ответил: «Будь по-твоему, Иоиль. Но вы со своей стороны подготовьте приличные обвинения, потому что за чудеса и воскрешения из мертвых мы на моей памяти никого еще пока не задерживали и не судили…» И очень ехидно он это сказал, брат Левий.

Левий молчал и смотрел в вечность, как смотрят египетские истуканы.

Заговорил Матфания, который всё время, пока Иоиль рассказывал о заседании малого синедриона, что-то озабоченно искал и в пергаменте, и в восковых дощечках.

– У нас остались еще обвинения в богохульстве, – объявил он с тихой надеждой в голосе.

Иоиль ему не ответил – лишь улыбнулся и грустно вздохнул. Но Матфания эту улыбку и этот вздох принял за разрешение говорить:

– Назарей утверждал, что носит на себе печать Бога, что Бог послал его судить людей, что все Писания о нем свидетельствуют, что все мы должны его чтить, так как он якобы великий пророк и сын Божий, что тот, кто поверит в него, получит жизнь вечную.

– Достаточно, чтобы нам обвинить, – тихо сказал Левий Мегатавел.

Иоиль покачал головой и спросил зачем-то у Ариэля:

– А ты что думаешь?

– Товарищ Ариэль никак не комментировал обвинения в богохульстве, – доложил Матфания, так как Ариэль молчал.

– У вас что, нет собственного мнения? – обиженно и капризно спросил Левий, судя по всему, обращаясь теперь к обоим представителям школы Гиллеля.

– Мнение у меня есть, – тихо и печально отвечал Ариэль. – Если обвинять Иисуса в богохульстве, то, на мой взгляд, следует опереться на одно его заявление, которое он сделал на празднике обновления Храма.

– Какое заявление? – почти хором спросили Левий и Иоиль.

– «Я и Отец – одно», заявил Иисус.

– И где ж тут богохульство? – удивился Иоиль.

– В последнее время Иисус называл Бога своим отцом! А тут он сказал: «Я и Отец – одно!» И еще сказал: «Я – от начала Сущий!» Он себя провозгласил Богом! К чему нам другие обвинения, после того как сын плотника из Назарета вдруг объявил себя Богом? На празднике. В Храме, – печально пояснил Ариэль.

– А кто слышал это заявление? – быстро спросил Левий.

Матфания и Руввим молчали. И снова заговорил Ариэль:

– Я слышал. И трех свидетелей имею. В любой момент готовы подтвердить.

– Что ж ты молчал на рабочей группе?! – с досадой воскликнул Руввим.

На сморщенном лице Левия Мегатавела появилась растерянная и виноватая улыбка – так улыбается ребенок, только что сломавший любимую игрушку.

– Молодец, Ариэль. Лучшего моего ученика за пояс заткнул, – сказал Левий.

Иоиль же нахмурил брови, взял со стола несколько баккуротов, отправил себе в рот и вдруг так весело расхохотался, что один из баккуротов выпал у него изо рта, и он поймал его над столом мгновенным движением ладони.

– Объявил себя Богом – прекрасно! – восклицал и смеялся главный гиллельянец. – Богохульство – то, что нам нужно! Тут обе школы согласятся и поддержат. Тут даже Никодиму с его ренегатами не найдется, что возразить. Потому что Богом себя объявлять – извините, дорогие товарищи!.. Даже Мессия, сын Давидов, обещанный и посланный Господом, никогда себя с Богом не сравнит. Ибо он сын Божий лишь в том смысле, в котором все мы, преданные Закону и правоверные иудеи, можем считать себя сынами Божьими и избранным народом Его… «Я и Отец – одно» – еще не самое яркое выражение. Хотя нам с вами совершенно ясно, что Отцом он называет Бога, но какой-нибудь Никодим всегда может сказать: «Простите, в вашей цитате не видно, что он о Боге говорит, а не о своем человеческом отце». Но выражение «Я – от начала Сущий» всех убедит, потому что это стопроцентное богохульство и криминал. А потому заслуживает самого сурового наказания.

– Какого наказания? – тихо спросил Ариэль и посмотрел почему-то на Левия.

– Интересный вопрос, – сказал Иоиль и тоже повернулся к Левию. – По Закону, если будет доказано богохульство, его следует побить камнями. Но времена изменились, и, честно говоря, я уже не помню, когда в последний раз официально использовалась эта казнь… Я не беру случаи народного самосуда…

Левий молчал и внимательно разглядывал Ариэля. А главный гиллельянец вдохновенно продолжал: