Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— Заттуй — наш человек в Назарете, — стал комментировать Руввим. — Он — преданный и испытанный товарищ и всегда сотрудничал с контрольной комиссией. Он первым из галилейских товарищей доложил о Назарее и сначала явился ко мне как к главному контролеру, а я повел его к товарищу Левию, который попросил его написать письменный отчет о прошлом этого самого Иисуса и о его богохульных высказываниях в синагоге. Отчет этот хранится в нашей комиссии, и, если нужно, мы можем его представить рабочей группе.

— Представите, если будет нужно, — кивнул головой Матфания и вопросительно посмотрел на Ариэля. А тот устало продолжил фразу, на которой его прервали:

— Наша школа, как я пытался объяснить, всегда внимательно прислушивалась к тому, что творится в душе народной, что наш народ ожидает, на что возлагает надежды, во что верит. Мы ведь не саддукеи какие-нибудь, которых только собственная… только собственное спокойствие и материальное благополучие интересуют. Мы — ум, честь и совесть избранного Богом народа иудейского.

— Ты о всей партии говоришь или только о своей школе? — быстро спросил Руввим, вцепившись взглядом в щеку Ариэля.

— Разумеется, о всей партии, — спокойно отвечал тот. — Но школа Гиллеля, как мне представляется, в этих вопросах всегда была более чувствительной и осторожной, чем представители других направлений.

— И к чему ты это сейчас говоришь? — спросил Руввим.

— Пророки давно замолчали, и сотни лет мы уже не слышим слова Божьего, — задумчиво и грустно отвечал Ариэль. — Чем дольше молчат пророки, тем больше в народе накапливается волнения, смятения, надежды и ожидания, тем ревностнее и упрямее истинные иудеи ждут обещанного им Мессию. Или ты уже не ждешь его, Руввим?

— Я жду. Но истинного Мессию, а не фигляров и не фокусников, которых в последнее время развелось, как муx и крыс на генномской свалке.

— Вот-вот, — удрученно склонил свою аристократическую голову Ариэль и скорбным голосом продолжал: — Вдруг является какой-то фигляр в роли пророка, и к нему со всех четырех сторон — из Иерусалима, Переи, Галилеи и даже из Идумеи — стекаются толпы народа, которых он призывает к покаянию и очищает от грехов в Иордане. А следом за этим крестителем является, как ты говоришь, еще один фокусник, который, прикрывшись авторитетом этого нового пророка — а, по-твоему, фигляра, — начинает фокусничать и сбивать с толку народ. А именно: воду обращает в вино, на расстоянии исцеляет смертельно больного ребенка, бесов изгоняет, паралитиков заставляет двигаться и ходить, прокаженных очищает и отправляет на освидетельствование в Город, слепым возвращает зрение и мертвых поднимает с одра. Хорош фокусник, не правда ли? И для контрольной комиссии он, конечно же, проходимец и лжец. Но ты подумал, кем этот человек может выглядеть в глазах простого народа, в глазах тех, кого он спасает и лечит?

— Нельзя ли помедленнее говорить и, желательно, по конкретным эпизодам? — озабоченно попросил Матфания. Но на него не обратили внимания.

Руввим вдруг вырвал из рук своего смиренного младшего товарища пергамент, пробежал глазами написанные строки, словно выщипывая их взглядом, и заговорил решительно и озлобленно:

— Ты посмотри, что он делает, твой пророк и Мессия! По эпизодам пойдем, а ты следи, внимательно следи за моими словами. Он никого не лечит в Назарете… Правильно, зачем лечить и спасать, когда его оттуда выперли и чуть не прибили?! Но на пути в Капернаум он якобы спасает от смертельной болезни одного мальчугана. А что за парень? Я вам скажу: сыночек, чуть ли не единственный, Антипиного царедворца Хузы, того самого, который в то время управлял всей Восточной Галилеей и в Капернауме имеет большой дом. В этот свой капернаумский дом Хуза тут же приглашает нашего Назарея, который смиренно принимает приглашение, и теперь его и его сообщников обслуживает лично Иоанна, жена Хузы, которая повсюду следует за своим спасителем, а сын ее и Хузы — которого, говорят, привечал и до сих пор привечает царь Ирод Антипа, — этот исцеленный становится учеником Назарея и тоже повсюду за ним ходит… Вот вам первое, так сказать, исцеление, вернее, его скромненький результат.

Разумеется, в Капернауме Назарей сразу становится самым почетным гостем. Только о нем и говорят. И в первую же субботу в местной синагоге мухе не пролететь, потому что весь город туда набился — ждут Назарея и его свиту. Начальник синагоги, Иаир, дает ему читать из Писания и просит толковать и учить. И тот толкует и учит. А потом исцеляет одного несчастного. И знаете кого? Я вам скажу: сына товарища Иакова, нашего преданного товарища из Хоразина и председателя местной контрольной комиссии партии.

— Насколько я знаю… — попытался возразить Ариэль, но Руввим раздраженно сказал: