Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— Не перебивайте. Дайте нарисовать картину. — Ипродолжал с прежним рвением, злобно глядя в пергамент: — Следом за тем он очищает от проказы одного человека. И кого, вы думаете? Симеона из Вифании, которого мы хорошо знаем как человека состоятельного и пользующегося уважением в Городе. Из многих прокаженных Назарей именно его выбрал и затем отправил к нам, в Иерусалим, чтобы и в Храме, и в народе слышали и знали, какие якобы великие чудеса творятся в Галилее.

И в тот же день Назарей исцеляет любимого слугу сотника Кальпурния. Сотника этого в свое время вылечил от гнойной раны этот самый слуга — забыл его имя, — иудей и целитель. И в благодарность за это римлянин помог капернаумцам выстроить новую синагогу, потому что спасший его был жителем Капернаума, а слугой и домашним врачом стал после того, как вылечил Кальпурния. Представляете себе, каким уважением сотник пользуется у капернаумской деревенщины? Синагогу им построил! Римлянин, который надзирает за порядком в Птолемаиде — крупнейшем галилейском порту!.. И вот, товарищи, римский сотник теперь становится покровителем Назарея и слугу своего отпускает в ученики к проходимцу: пусть, дескать, еще лучше освоит искусство врачевания. И в заключение, — про-должил Руввим и, по мере того как говорил, все меньше злобился, а все чаще прищуривался и улыбался, — так сказать, два воскрешения, которые на самом деле были простейшими летаргиями и каталепсиями. Сперва он воскрешает сына одной вдовы, которая в благодарность жертвует Назарею все свое состояние, оцениваемое, по некоторым сведениям, таланта в три, не менее, то есть в четыре с половиной тысячи серебряных сиклей, товарищи!

А потом еще одна летаргия и еще одно якобы воскрешение. И теперь никто уже нашего Назарея пальцем не тронет, потому что на этот раз он облагодетельствовал самого Иаира, начальника синагоги в Каперануме, — доченьку его воскресил из мертвых! И когда наш капернаумский резидент, товарищ Харим, попытался было что-то возразить в ответ на мерзкие и богохульные утверждения Назарея, на него сразу с трех сторон зашикали: Иаир — от раввинов, Иоанна — от иродиан, и кто-то пригрозил ему сотником и римлянами. А разная грязная деревенщина готова была на куски его разорвать за одно справедливое и обличающее слово в адрес лжеца и обманщика.

Ариэль молчал. Матфания спросил:

— Что мне делать с многочисленными эпизодами, по которым мы так быстро пробежали, что я ничего не успел записать?

— А ты запиши то, что я подчеркнул и отметил, — сказал Руввим.

— А что ты подчеркнул? Пожалуйста, сам сформулируй, — попросил Матфания.

— С удовольствием, — радостно улыбнулся Руввим. — Запиши: своими так называемыми лечениями Назарей пытается привлечь на свою сторону власть имущих и настроить их против партии и правоверных иудеев, защитников Закона.

Матфания принялся было записывать, но спросил:

— А ты, товарищ Ариэль, что скажешь в ответ на эту формулировку?

Товарищ Ариэль ничего не сказал. Он грустно вздохнул и вопросительно посмотрел на соседа справа, робкого фарисея Фамаха. Тот взгляд заметил и, в свою очередь, испуганно посмотрел на Руввима. И тоже ничего не сказал.

— Школа Гиллеля, насколько я понимаю, не возражает против формулировки товарища Руввима? — спросил Матфания.

— Тебе нечего возразить, Фамах? — спросил Ариэль. — Или ты хочешь, чтобы я тоже отобрал у тебя пергамент?

— Нет, нет. Сейчас возражу, — испуганно пообещал Фамах и еще боязливее покосился на Руввима, а потом склонился над записями и виновато заговорил: — Наверное, можно возразить, что Иисус лечил не только влиятельных и состоятельных, но многих простых тоже исцелил, и сделал это совершенно бескорыстно. Онмногих нищих лечил. Призвал мытаря Левия Матфея и некоторых его товарищей. И правду сказать, это призвание отдалило от Учителя нескольких фарисеев и книжников, которые до этого постоянно за Ним ходили…

— Отдалило от кого? — радостно прищурился Руввим.

— От Иисуса, разве я не сказал? — растерялся Фамах.

— Ты сказал: «от Учителя»! — ласково ответил ему Руввим. — И я прошу занести в протокол, что полномочный представитель школы Гиллеля на нашем рабочем совещании в присутствии — раз, два… — в присутствии четырех свидетелей назвал этого проходимца и лжепророка…

— Не надо! — в ужасе воскликнул бедный Фамах. — Прости меня, товарищ Руввим! Я оговорился!

— Ну, зачем «оговорился», — еще ласковее поправил его Руввим, с искренней любовью глядя на Фамаха. — Ты целый год был преданным учеником Назарея. Ты следовал за ним повсюду, локтями отталкивая других ваших сообщников. И жадно ловил каждое его богохульное слово…

— Такое у меня было задание! — в ужасе выкрикнул Фамах. А Руввим посмотрел на него почти с обожанием.