Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— Я считаю, что если председатель контрольной комиссии захочет обнаружить тенденцию, то он ее непременно обнаружит в чем угодно, и даже там, где ее нет, — ответил усталый фарисей-аристократ.

Матфания с испугом посмотрел на Руввима. Но тот вдруг расслабился, склонил голову к плечу и, ласково глядя на Ариэля, кротко велел Закхуру:

— А ты, друг, прочти товарищу Ариэлю те конструктивные замечания, которые «хлеб жизни», «свет миру», «пастырь добрый» и «сын божий» высказывает в адрес фарисейской партии?

— Какие замечания? — растерялся Закхур и на короткое мгновение утратил свое годами вырабатываемое смирение. — Ты хочешь сказать: злобные нападки и клеветнические измышления?!

— Я всегда говорю то, что хочу сказать. И если у тебя есть уши, ты должен был расслышать, как я только что сказал: «конструктивные замечания»… Я видел, ты их недавно систематизировал и нумеровал. Их и зачитай товарищу Ариэлю… Только читай без всяких уклончивых словечек, типа «якобы», «дескать». Как Назарей говорил, так и читай.

Закхур сразу вернул себе смирение и стал зачитывать:

— Девять обвинений… прости, замечаний. На празднике Пурим он заявил, что фарисеи не знают Бога и не имеют Его в своем сердце. В Галилее на обеде у товарища Хурима, который пригласил его, он утверждал, что фарисеи и книжники не радят о любви Божией. На празднике Кущей он изрек, что мы не можем знать Бога, потому что мы его, Назарея, не знаем. Таково первое обвинение.

— Не знаешь ты Бога, Ариэль. И не носишь Его в сердце твоем, — сказал Руввим, ласково глядя на собрата-гиллельянца.

— Второе обвинение и замечание, — продолжал Закхур. — В Галилее он неоднократно обвинял нас в том, что мы якобы… прости, что мы нарушаем великие заповеди Моисея ради предания старцев. А в Иерусалиме на Кущах заявил, что никто из нас по Закону не поступает и Закона не чтит.

— «Никто». Ай-ай-ай, — сокрушенно покачал головой Руввим. — Значит, и наш Ариэль — беззаконник?!

— Третье, — продолжал Закхур. — В Вифсаиде, когда товарищ Руввим впервые сделал Назарею замечание относительно омовений и чистоты рук перед едой, он обозвал нас лицемерами. А в Капернауме и потом в Магдале, как следует из донесения товарища Симеона, он обозвал всех фарисеев, независимо от школ их, «родом лукавым и прелюбодейным».

— Оказывается, ты — лицемер и прелюбодей! — удивился Руввим, испуганно глядя на Ариэля. — А я всегда считал, что ты человек искренний и добродетельный.

На обеде у товарища Хурима Назарей заявил, что внутренность наша, цитирую, «исполнена хищений и лукавства», — прочел Закхур. А Руввим воскликнул:

— Ты ведь тоже там был, Ариэль, на этом обеде! С мерзкой своей внутренностью!

— На том же обеде, — продолжал Закхур, — он сравнил нас со скрытыми гробами, над которыми люди ходят и не знают того.

— Какая гадость! — воскликнул Руввим и сделал брезгливое лицо. — Стоит только человеку дотронуться до тебя, как он тут же оскверняется, потому что внутри тебя — гниль и тлен и мертвые кости!

— В Вифсаиде он сказал своим ученикам, и громко сказал, чтобы народ слышал, и пальцем указал на товарищей Руввима, Ариэля, Фамаха и на меня, смиренного и грешного, — он сказал про нас: «Оставьте их, они — слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

— Все упадем. Обязательно, раз мы слепые. И школа Гиллеля с нами тоже провалится, — тяжко вздохнул Руввим.

— Я привел вам подряд четвертое, пятое и шестое обвинения, — уточнил Закхур. — А седьмое обвинение я еще не успел обработать и систематизировать, потому что тут много деталей и в разное время оно утверждалось… Но я кратко доложу вам по памяти. За наши прегрешения перед Богом и Законом Назарей неоднократно обещал нам суд. И нашими судьями, по его словам, будут Моисей и царица южная. Судить нас будут за ту кровь, которую мы якобы пролили от Авеля до Захарии. А также за то, что мы, дескать, возводим хулу на Святого Духа. Хула эта нам особенно не простится, и мы умрем во грехах.

Руввим уже ничего не говорил, сокрушенно качал головой и даже на словечки «якобы» и «дескать» внимания не обратил. А Закхур уже подошел к концу доклада и сказал:

— Он нас несколько раз назвал порождениями ехидны. Это восьмое оскорбление. А девятое… Вы все слышали, как на празднике Кущей он при стечении народа объявил: «Вы не дети Бога, отец ваш — дьявол!»

Смиренный и от смирения своего словно сгорбленный, Закхур теперь еще сильнее согнулся над столом и над пергаментом и со страхом посмотрел на своего начальника — председателя контрольной комиссии товарища Руввима.

А тот вдруг принялся гладить «горбатого» фарисея и громко шептать ему на ухо:

— Я что-то не так доложил? — почти шепотом спросил Закхур.

— Молодец, мой мальчик! Доложил прекрасно. А теперь молчи, молчи. Давай послушаем, что теперь возразит нам товарищ Ариэль, который, как мы только что выяснили, тоже сын дьявола и ехидны.

Всё время, пока Закхур докладывал, а Руввим комментировал и ерничал, Ариэль сохранял молчание, задумчиво смотрел то на Закхура, то на Руввима, но так, словно не видел их.