Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— Это страшная история! — воскликнул Иоиль и тотчас стал объяснять товарищу Левию: — Сын этого Иакова сначала стал бесноватым, а потом в падучем припадке выбросил из колыбели и умертвил своего собственного сына! Дело разбиралось в провинциальном синедрионе. Несчастный был оправдан, поскольку в момент совершения убийства был совершенно невменяем. Отец на десять лет удалил его из Галилеи куда-то на север или на восток… Оттуда он вернулся еще более бесноватым и сразу же вступил в компанию Иисуса… А второго, второго ученика как, ты говоришь, зовут?

— Второго зовут Иаков. Он сын Зеведея из Капернаума, который торгует соленой рыбой…

— Иаков? Сын Зеведея? — переспросил Иоиль. — А у этого Иакова есть брат?

— Его младшего брата зовут Иоанн, — подсказал Рув-вим.

— Иоанн! Совершенно верно! Удивительно обаятельный юноша. Я прямо-таки влюбился в него! — радостно воскликнул Иоиль и Левию стал объяснять: — У их отца лучшая в Галилее соленая рыба. Он торгует ею в Иерусалиме. Причем не на рынке, а в городе у него есть постоянные клиенты, как правило богатые и влиятельные люди… Прекрасный засол! Пальчики оближешь!.. Сперва эту рыбу доставлял мне старший его сын. Действительно, его звали Иаков. А потом появился юноша с такой улыбкой и с таким обаянием… Даже если тебе ничего не нужно, клянусь золотом Храма, ты купишь у него всё, что он тебе предложит… Ты не знал этого Иоанна? Он никогда не приносил тебе рыбы?

Не оборачиваясь к Иоилю и туманно глядя на сидящего напротив него Руввима, Левий капризно проскрипел:

— Я не ем рыбы. Тем более соленой.

— Ах, ну да, ну да, я забыл, извини, — машинально ответил Иоиль и, еще более оживляясь, поинтересовался у Руввима: — Ну и кто еще из наших переметнулся к Иисусу?

Руввим, подозрительно глядя на Иоиля, спросил:

— А тебе, учитель, разве не известно? Иоиль криво усмехнулся и ласково заметил:

— Ты что, не расслышал вопроса? Или я, глава школы Гиллеля, не могу о чем-то спросить председателя контрольной комиссии?

— Виноват, учитель, — быстро ответил Руввим и продолжил, смиренно потупив взор: — Докладываю: на празднике Кущей, когда в партии возникли дискуссии по поводу Назарея, представитель школы Гиллеля и член синедриона Никодим вместе с некоторыми другими членами партии — немногими, но тоже достаточно влиятельными — открыто приняли сторону Назарея. Несмотря на его клеветнические обвинения в адрес партии. Несмотря на его вопиющие притязания и богохульные заявления о себе самом… Разве эти дискуссии нельзя считать разногласиями? Разве не были они спровоцированы злонамеренными и тенденциозными действиями Назарея?

Последние слова Руввим произнес, вновь подняв глаза и глядя не на Иоиля, а на своего учителя и единомышленника Левия Мегатавела.

А тот вдруг очнулся и изрек:

— Раскол в партию никто посторонний внести не может. Мы сами вносим разброд и шатания.

— Замечательно сказано! — воскликнул Иоиль и радостно заговорил: — Но те, которых ты так мудро назвал посторонними, из кожи вон лезут, чтобы ударить по нам, так сказать, со стороны, попытаться расколоть нас на части и тем самым обессилить. Сотни лет над этим усердно трудились разные греки и не мытьем так катаньем добились того, что многие из иудеев принимают греческие имена, дома себе строят на греческий манер, греческое платье носят, на греческом языке говорят не хуже греков-язычников…

— Никодим, между прочим, — греческое имя. А Ника — языческий демон победы, — заметил Левий.

Очень верное наблюдение, — поддержал его Иоиль и нетерпеливо продолжил: — Потом за дело взялись римляне. В цари нам поставили идумея Ирода. И пошли от этого варвара сынки и дочки, разные правители и блудливые жены их, которые лишь по виду иудеи, а по сути своей, в сердце и в душе, такие же римляне и язычники. И во много раз хуже их, потому что глянешь на римлянина — и сразу видно, что волк. А эти рядятся в овечьи одежды, и трудно их от овец отличить.

Левий молча кивнул головой.

— О саддукеях не говорю, — продолжал Иоиль. — Ирод специально привез Ханну из Александрии и сделал первосвященником, чтобы и Храмом отныне управляли отступники и предатели!

Иоиль замолчал, тяжко вздохнул и воскликнул, левым тревожным глазом обводя по очереди всех сидящих за столом:

— Что я вам рассказываю, будто сами не знаете?! Фарисеи теперь — единственный оплот веры! Партия — единственная надежда Израиля! Сегодня, как никогда, нам нужны сплоченность и единство перед лицом внешних врагов — лукавых, сильных и хищных!

— Правильно говоришь, — сказал Левий Мегатавел и впервые посмотрел на Иоиля так, как смотрят нормальные люди: видя, узнавая и оценивая.

Иоиль же вдруг выхватил из блюда беленький баккурот, поднес его сперва к одному, потом к другому глазу и горестно воскликнул:

— Ну и каков плод?!

Все посмотрели сначала на баккурот, потом на Иоиля.

— Не понял, — сказал Левий Мегатавел.