— Господин обратился к Городу и сказал: «Если бы и ты, Иерусалим, хотя бы сегодня узнал о том, что служит миру твоему! Но и сейчас это скрыто от глаз твоих. Посему настанут дни, когда враги окружат тебя, обложат окопами, разорят тебя, убьют детей твоих и камня на камне в тебе не оставят. За то, что ты не узнал времени посещения твоего…» Я хорошо слышал и точно передаю вам слова Господина, — добавил юноша.
— Да, память у Лукана отменная, — подтвердил Андрей.
— И Он плакал?
— Плакал, брат Филипп, — сказал Лукан.
— Значит, Малый тоже слышал, — задумчиво произнес Филипп. — И поэтому вдруг заговорил про какие-то рати, осаду и гибель города. Он цитировал мне Учителя… Но Малый утверждает, что Он не плакал! — вдруг с досадой воскликнул Филипп.
— Плакал, брат Филипп. Я видел, — повторил молодой человек.
— На Лукана можно положиться. Он памятливый и внимательный, — сказал Андрей и бережно погладил юношу по плечу огромной своей ручищей.
Филипп чуть приподнял плечи, втянул в них голову и тоскливо прошептал:
— Не понимаю.
— Я тоже сперва не понял, — признался Андрей и участливо посмотрел на Филиппа. — Но, пока мы шли, стал расспрашивать, собирать мнения.
— Не понимаю, почему сегодня? — сказал Филипп.
— Матфей говорит, что в древних пророчествах эти осады и разрушения предсказаны. И некоторые уже сбылись. А некоторые вроде бы только еще ожидают…
— Я только один раз видел Его плачущим, — не слушая, проговорил Филипп. — Когда умер Лазарь. Но тогда все плакали. Тогда было о чем скорбеть!
— Иуда, — продолжал Андрей, — Иуда, который шел рядом, обратил внимание на то, что Господин наш сказал
— Плакать сейчас, когда вокруг такая Красота, такой Свет!.. Когда приблизилось Царство Божие! — воскликнул Филипп. А Андрей сказал:
— Фома знаешь как понял? Когда Лукан пересказал ему слова Господина нашего, потому что Фома их не слышал, Фома обратил внимание на выражение
Чем дальше Андрей говорил, тем больше как бы приосанивался и исполнялся достоинством, из деревенского увальня превращался в эдакого степенного толковника и проповедника.
Филипп перестал бормотать и вскрикивать и с тоской посмотрел на Андрея.
— А сам ты как думаешь, Андрей? — спросил он.
— Ты знаешь, я не люблю высказывать мнений, пока не посоветуюсь с братьями, пока не узнаю, что они думают и как понимают, — чинно отвечал Андрей. — Прав справедливый Фома: без истинной веры всё рано или поздно засохнет, или разрушится, или погибнет. Прав мудрый Иуда, который зрит слепоту каждого из нас по сравнению с Господином нашим Иисусом Христом… Но вместе — мы сила, Филипп! Тяжелый невод ни один силач не вытянет. Но три человека оторвут его ото дна. Десять человек подтащат к лодке. А сто человек… гору могут свернуть сто человек, если с верой и усердием примутся за дело! И время посещения узнают, если с молитвой и сообща будут ждать его и думать о нем…
Так, беседуя, подошли они к Овечьим воротам.
У ворот их встречали человек пятьдесят, не более.
Среди них сразу же выделялся черной гривой и бородой и бросался в глаза пестрым талифом с желтыми шарами выступивший вперед Иуда, сын Иакова, прозванный Фаддеем, один из первых учеников Иисуса. А три других ученика Христа, с которыми Фаддей ночевал в Городе, — Биннуй, Хамон и еще один, в доме которого они ночевали и которого, судя по рассказам, звали Игеал или Ингал, — были скромно одеты и стояли позади Фаддея, но тоже несколько отделившись от общей массы встречающих.
Кто были эти остальные люди? Сторонники, поклонники, некогда исцеленные Иисусом, наслышанные о Нем любопытствующие и специально пришедшие к Овечьим воротам? Или случайно проходившие мимо паломники, остановленные неожиданным скоплением и чужим ожиданием? Трудно было сказать. Но большинство из них были в чистых праздничных одеждах, а некоторые держали в руках пальмовые и оливковые ветви. Судя по внешнему виду, фарисеев и саддукеев среди них не было. И женщины стояли вперемежку с мужчинами.