Сладкий хлеб мачехи

— И что с того, что она так говорит! — не сдавалась Бася. — У нее просто характер такой… не из легких. Неуживчивый, своеобразный… Понимать же надо! А что в выражениях не стесняется, так этому тоже свое объяснение есть. Она меня таким способом любит, понимаешь? Способом нападения. А что делать — жизнь у них с мамой тяжелая была. Если бы тетя Дуня огрызаться не научилась, то, наверное, тоже овцой забитой около отца-деспота всю жизнь прожила, как мама. Ты знаешь, на самом деле тетя Дуня маму очень, очень жалела, хоть и ругала в письмах за беззубость на чем свет стоит. А когда я школу закончила, она сразу меня к себе позвала, в институт поступать. Чего тебе, говорит, в глухой провинции пропадать? Ну, я и поехала… Поступить не поступила, зато вас с отцом встретила и полюбила…

Последнее слово вдруг ни с того ни с сего застряло в горле, съежилось комком, ударило в нос так и не пролитыми слезами. Вот не зря говорят, что все исходящие из организма слезы выплакивать до конца надо, иначе они потом выскочат в самый неподходящий момент.

Тихо шмыгнув носом, она встала со стула, торопливо развернулась к плите, со звоном подняла крышку со сковородки с омлетом.

— Глебушка, ты добавки будешь? Давай еще, а?

— Нет. Я наелся. Ты только не реви, пожалуйста. Не надо.

— А я и не реву… С чего ты взял?

— Ой, да не держи меня за малолетку, мам! Что я, ситуацию не отражаю, по-твоему?

— В… каком смысле — не отражаешь? Что ты имеешь в виду, Глебушка?

— Что, что… Это ж ослу понятно что. Мам… Да расслабься ты, честное слово! Забей на него! Подумаешь, пусть он налево сходит! Да у всех наших пацанов отцы такие! А у Борьки так вообще… Отец все время туда-сюда мечется, уходит-приходит, уходит-приходит… А матери Борькиной это по фигу! То есть фиолетово — полностью! Она только смеется, говорит, левак укрепляет брак…

— Не знаю, не знаю, Глебушка… — так и не смея развернуться от плиты, тихо проговорила Бася. — Может, и впрямь маме твоего Бориса так удобнее. А я — не могу. Мне стыдно. Тем более мне именно с тобой говорить на эту тему стыдно. Давай не будем, а?

— Мам, да ты сядь… Почему стыдно-то? Я ж тебе не чужой! Сядь, мам.

— Да ну…

Не оборачиваясь от плиты, она вяло махнула рукой, подняла лицо, изо всех сил пытаясь протолкнуть вовнутрь застрявший в горле слезный комок.

— Сядь, мам. Ну чего ты как маленькая?

Басовитые нотки в голосе Глеба звучали так уверенно, будто он и не с мачехой сейчас разговаривал, а с подружкой-ровесницей. Хмыкнув, она тихо села на стул, взглянула на него неуверенно, даже насмешливо улыбнуться попыталась. Хотя лучше бы она этого не делала. Потому что, вместо улыбки, образовалось лишь нервное дрожание губ, и пришлось их поджать жалкой скобочкой.

— Ну, мам… Ну ты же сама знаешь, как к нашему отцу всякие тетки любят липнуть! Помнишь, как два года назад какая-то тупая лохушка его преследовала, тебе постоянно звонила? И ничего! Вы с отцом еще смеялись над ней… Помнишь?

Снова хмыкнув, Бася недоверчиво уставилась на пасынка. Надо же — только и остается, что хмыкать. Она и не подозревала, что Глебка в курсе всех этих дел… Действительно, была у них с Вадимом два года назад такая история. Влюбилась в него одна особь, из нынешних, из юных и наглых. Из тех, которые к объекту своей влюбленности напролом пробиваются, как через лесную чащу. Ох и хлебнули они с Вадимом тогда от этой девицы… Все было — и преследования, и звонки, и до прямых угроз дело доходило. Смех смехом, конечно, но она, помнится, боялась из дому выйти — вдруг эта девица в припадке страсти ненароком возьмет да кислотой в лицо плеснет…

— Да, Глебка. Тогда это действительно смешно было. Тогда мы вместе смеялись, а теперь… Теперь это уже другая драматургия…

— Мам, да нет здесь никакой драмы! Не придумывай. Наверное, у вас просто это… Ну, семейный кризис, что ли… Десять лет вместе прожить — это ж не баран чихнул! А может, он просто устал? Знаешь, как бывает? Тупо устал, и все.

— От меня, что ли, устал?

— Да нет, не от тебя! Просто — устал. Ты же знаешь, какой у него бизнес тяжелый! Нервно-строительный, как он говорит. Да и в стране кризис, тут поневоле крышу над головой снесет! А так мы очень даже хорошо живем, мам…

— Слушай, Глебка… Раз уж у нас такой разговор пошел… Только давай по чесноку, ладно? Ты уже большой, с тобой можно обо всем по чесноку… Понимаешь, твой отец… По-моему, он меня совсем, совсем разлюбил…

Бася коротко вздохнула и замолчала, испуганно уставившись на пасынка. Лицо его вмиг стало совсем уж потерянным, синие глаза округлились по-детски. Смотрит на нее, моргает рыжими ресницами, не знает, что и ответить. Да и что он может ответить? В конце концов, ему пятнадцать всего. Вот идиотка! Разве можно с мальчишкой такие разговоры вести! И как это ее вдруг понесло на подобные откровения? Ему ж еще не по силам!

Прикусив от досады губу, она резко поднялась со стула, подошла к окну, сплела вдовьим жестом руки под грудью. Надо как-то выходить из ситуации. Но как? Может, повернуться к нему с улыбкой и сказать, что пошутила?