Сладкий привкус яда

– Как это понять – вы закрываете дело? – произнес я. – Разве это дело (я кивнул на скоросшиватель) состоит только из розыгрыша? А выстрел в Родиона двадцать седьмого февраля? А…

– Отсутствие состава преступления! – тотчас отпарировал Мухин.

– А смерть конюха?

– Отравление некачественной водкой.

– Да вы что? – обомлел я. – А то, что мы с вами видели в больнице? А выстрел в Родиона из окна особняка? А пистолет под моей подушкой?.. Вы же начали расследование!

Мухин цвиркнул языком и развел руки в стороны.

– С больницей, к сожалению, тоже ничего не выйдет. Я допросил Герасимова, его действия изучили эксперты – придраться не к чему, реанимационные мероприятия.

– Как это не к чему? – снова начал я заводиться. – Мы же с вами собственными глазами видели завещание, эту фальшивку, написанную и заверенную врачом!

– Вы видели, что завещание было заверено?

– Но это же ясно как дважды два!

– Дорогой мой! – погрозил мне пальцем Мухин. – Мы с вами можем подтвердить лишь то, что на наших глазах растворился обрывок бумажки с фрагментом текста, где речь шла о завещании Орлова.

– Разве этого мало?

– Это вообще ничто! Какой стороной и к какому месту врача налепить его? Он скажет: я это не писал и не заверял, и опровергнуть его слова не сможет ни один человек на свете. Может быть, это письмо санитара своим родственникам в деревне, в котором он предполагал, каким могло бы быть завещание богатого горожанина, попавшего недавно под колеса автомобиля. Или фрагмент рассказа начинающего литератора Герасимова, написанного им в часы ночного дежурства для районной газеты.

– Но вы же знаете, что это не так! – с отчаянием произнес я.

– Да, – согласился Мухин. – У меня есть свое личное мнение на этот счет, но его к делу подшить нельзя.

– Но пистолет подшить можно?

– Пистолет можно, – кивнул Мухин. – И он уже подшит. Правда, к другому делу. И ты первый, кто будет вызван на допрос по нему.

– Надеюсь, вы будете его вести?

– Увы, увы, увы!

– А кто? – упавшим голосом спросил я.

– Молодой и энергичный следователь из араповопольского ОВД. А я, – Мухин сцепил руки в замок и сладко потянулся, – а я еду домой.

– Нет, – произнес я, садясь на край стола. – Вы не имеете права бросить все и уехать! Вы знаете очень многое, вы верите, что Гонза – преступник, мы с вами уже почти приперли его к стенке…

– Послушай, приятель! – покачал головой Мухин, и реденькая прядь, которая кое-как прикрывала его лысину, съехала с головы и легла на плечо следователя. – У меня же еще десятки дел, которые с нетерпением ждут моего возвращения. К тому же есть семья, по которой я смертельно соскучился, пока занимался вашим маскарадом. А этот молодой следователь – боевой парень! У него энергичный и жесткий стиль работы.

– Да этот молодой парень меня первого в СИЗО посадит! – начал убеждать я, незаметно придвигая руку к «Делу №…». – Князь болен, у него уже нет сил заступиться за меня. Татьяна тоже сматывается в Москву, у нее договор заканчивается. Родион, кажется, испугался служащих, ходит вареный, двух слов связать не может. И все эти хамелеоны-лицемеры с удовольствием дадут против меня показания, что я вводил их в заблуждение, вбивал клин между ними и Родионом, чтобы изолировать его, выкинуть из усадьбы, убить… А ваш молодой и энергичный не станет разбираться и очень энергично пришьет мне дело.

– Уже шьет, – обронил Мухин.

– Что?! Он завел уголовное дело на меня?!

– Не на тебя конкретно, а по факту незаконного хранения оружия.

– Но я подозреваемый номер один, не так ли?

– Так ли, – признался Мухин.

Молниеносным движением я схватил со стола «Дело №…» и вскочил на ноги.

– Чего ты дергаешься? – крикнул Мухин и сам стал дергаться. – Не усугубляй свое положение!

– Я не позволю сдать это дело в архив! – предупредил я, прижимая скоросшиватель к груди.

– Положь на место! – выкрикнул Мухин и хлопнул ладонью по столу. – Я сказал: дело закрыто!

– Не позднее завтрашнего утра сюда будет подшито заявление князя о финансовых аферах Гонзы.

– Вот принесешь это заявление новому следователю, и он заведет уголовное дело на твоего Гонзу.

– Вы должны завести!

– Все, петух пропел! Я умываю руки и собираю чемодан! Положь, говорю, дело и беги наслаждаться свободой!

Я пятился к двери. Мухин раскачивался на стуле, словно намеревался прыгнуть на меня и вцепиться своими прозрачными пальчиками в скоросшиватель.

– Имей в виду, ты не выйдешь на улицу без моего разрешения, внизу тебя скрутят и опустят мордой на пол.

Он вскочил, неловко шагнул ко мне и налетел на стул. Ударился коленом, сморщился, как сушеный гриб, и сдавленным голосом повторил:

– Положь, говорю… блин горелый! Понаставили здесь стульев!

Он схватился за скоросшиватель и дернул его на себя. Я уже понимал, что не могу бороться за свою свободу, и сжимал дело все слабее. Перед тем как скоросшиватель оказался в руках следователя, из него выпал узкий длинный конверт.

Я поднял его, взглянул на цветные марки, погашенные почтовым штампом, на изображение красного креста в голубом овале, покрытом сеткой меридианов, на адрес получателя, написанный латинскими буквами.

– Что это? – спросил я.