Сладкий привкус яда

Я не стал подтверждать этот вопрос, а Мухин – отрицать. Мы медленно катились на заслон. Панин сунул руки в карманы, широко расставил ноги и стал напряженно смотреть на нашу машину. Мухин опустил боковое стекло, высунул голову.

– Освободи проезд, дорогой! – попросил он.

Панин смотрел на коллегу с подозрением. Должно быть, ему не понравилось, что я сижу без наручников, рядом с девушкой и не смотрю на него.

– Все в порядке, Георгий Владимирович? – спросил Панин.

– Естественно! – заверил Мухин. – Родиона срочно ко мне!

Перед воротами началась смена позиций. Машины и милиционеры вместо неприступной стены изобразили проход. Мы катились через него, словно через толпу поклонников, а я был звездой эстрады.

– Открывай! – командовал Панин охранникам усадьбы и размахивал руками.

Мы въехали на территорию. За нами, вытягиваясь в колонну, последовал эскорт «Жигулей» с мигалками. Замыкали пешие милиционеры, которым не хватило места в машинах.

– Хотел бы я получить какое-нибудь объяснение всем этим маневрам, – проворчал Филя.

Я изнывал от желания ответить на вопрос кассира. Если бы я сейчас был на месте следователя, то по поводу сути маневров ответил бы приблизительно так: «Окунувшись мордой в тюремную парашу, найдешь объяснение». Да еще бы несколько раз заехал ему по уху за то, что неправильно переключал скорости, заглох на подъеме, и за то, что слишком много умничал. А потом бы заклеил ему рот скотчем и привязал брючным ремнем к сиденью за то, что он не пристегнулся ремнем безопасности. Я бы напоил его бензином, накормил воздушным фильтром, смоченным в моторном масле и сдобренным тормозной жидкостью. Уж я бы отвел душу!

Мухин же ответил гуманно и неопределенно:

– Сейчас узнаете.

Мы остановились у особняка. Я смотрел на него и не узнавал: за то время, пока меня здесь не было, с особняком что-то произошло – то ли его выкрасили в темную краску, то ли поставили маленькие затененные окна. Это был психологический обман. Ничего не изменилось, кроме ситуации, но все вокруг уже казалось мне чужим.

Мы с Татьяной вышли из машины. С интервалом в секунду это же сделал и Филя. А Мухин с невозмутимым видом остался на своем месте, ожидая, когда я позволю ему выйти. Он демонстрировал свой статус заложника.

Эскорт безжалостно давил саженцы. Машины запрудили парковую аллею, отравляя воздух выхлопами. Свет маячков просачивался между деревьев и через кусты; повсюду рассыпались обрывки кривых теней. Хлопали двери «Жигулей», милиционеры шли на особняк цепью, не выбирая дороги, трещали ветки, чавкал под подошвами сырой чернозем. Кто-то мочился на клумбу.

Я склонился над окном.

– Не сидите, – шепнул я Мухину. – Делайте что-нибудь!

– Полчаса назад, – сказал он, набивая себе цену, – ты хорошо знал, что нужно делать. А теперь просишь меня… Где эта твоя могила?

– Она, к счастью, еще не моя.

– Не придирайся к словам, приятель, и тогда все будет чики-чики.

По аллее, глядя поверх милицейских фуражек, быстро шел Родион, точнее… Я впервые видел это существо при свете дня. Может быть, какую-то роль сыграло самовнушение, но сейчас у меня даже мурашки побежали по спине. Как можно было сомневаться при виде этого распухшего от силикона носа, этих подсушенных, с ломаными хрящами ушей, этих неестественно натянутых щек и губ! Фоторобот Родиона, составленный пьяными свидетелями, выглядел бы привлекательнее, чем этот оборотень.

– В чем дело? – громко спросил он, приблизившись к Мухину. – Я хозяин усадьбы. Это частная собственность. На каком основании здесь находятся машины и эти люди?

– Вы кто? – спросил Мухин, игнорируя все вопросы и претензии.

– Я уже говорил…

– Хозяин усадьбы – это не фамилия.

– Но мы же с вами знакомы! Черт возьми, что происходит?!

«Тоже волнуется, – подумал я. – Значит, горячо. Очень горячо!»

– Спрашиваю в последний раз, – предупредил Мухин и взялся за кепку, удобнее пристраивая ее на своей голове.

– Орлов Родион Святославович, – ответил Столешко и поджал губы. Меня и Татьяну он будто не замечал.

– Ордер на обыск у следователя Панина, – скучным голосом сказал Мухин и принялся ходить перед колоннами.

– Прошу! – с открытостью, свойственной честному человеку, произнес Столешко и жестом пригласил Мухина войти в дом.

Я так пялился на его исполосованную физиономию, что Столешко все-таки не выдержал и, слегка выдвинув голову вперед, рявкнул мне:

– Ну, чего уставился?

– Не похож, – ответил я.

– Надоело! – крикнул Столешко и еще сильней выдвинул вперед голову, словно подставлял ее под водяную струю. – В дурдом иди! Иди в дурдом, понял?

Я посмотрел на Мухина. Тот искоса наблюдал за Столешко, точнее, за его правой ладонью. Удивительная метаморфоза! Мизинец, у которого неделю назад была обрублена фаланга, сейчас был целым и невредимым, как голова Змея Горыныча. Мухин обратил на это внимание, но ничего не сказал.