Сладкий вкус огня

Потом она задумалась. Прошла целая вечность, прежде чем последовал очередной вопрос.

- А ваша жена, какая она?

- Чудесная, - ответил я с набитым ртом. - Это слово всегда приходит мне на ум, когда я думаю о ней. Она как бы... Видите ли, я не обладаю вашим даром сравнения. Она - пузырек в бокале шампанского.

- Вы любите все легкое, да?

- Совершенно верно. Я сам довольно тяжелый. И мне часто бывает тяжело переносить самого себя. - Говоря это, я улыбался, но потом опять заговорил серьезным тоном. - Вы не поняли, что я хотел сказать, Тереза. Или я неудачно выразился - я имею в виду мою жену. Она совсем не легкомысленная или...

- У вас есть ее фотография.

- Минуту. Я имею в виду, что она просто обладает даром облегчать мою жизнь.

- Я понимаю.

Она протянула руку, ожидая карточку. Я чувствовал, что довольно глупо показывать Терезе фотографию жены, но больше ничего не оставалось. На этом снимке, сделанном в Ибице в июне перед виллой, Ким, совершенно голая, с длинными черными волосами, ниспадавшими до пояса, стояла спиной к камере и, обернувшись, улыбалась своей боттичеллиевской улыбкой.

- Какая красивая! - сказала Тереза.

Я положил фотографию обратно в маленький прозрачный конвертик и сунул в бумажник. В разговоре наступила пауза. Тишина казалась нескончаемой. Я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что наступил вечер. С сандвичами я давно покончил. Должно быть, Тереза встала и разожгла огонь, потому что в очаге потрескивало. Куда-то провалился значительный отрезок времени, я тряхнул головой.

- Что случилось?

- Ничего, - сказал я, - все в порядке.

Тереза присела на корточки возле очага, глядя на языки пламени. Еще одно странное ощущение: казалось, тепло идет от нее к огню, а не наоборот. Но было и еще что-что. Ее мысли. Они как будто возникали в языках огня, некоторое время витали над ее головой, потом собирались вместе и вдруг стремительно бросались на меня. "Прижми меня к своей груди", - приказывали они. Я был в каком-то оцепенении. Казалось, в течение целого часа Тереза поворачивала ко мне свою голову. Глаза ее поблескивали, и какие-то блики играли возле губ. Еще один провал во времени. Когда сознание вернулось, я лежал с Терезой на сене. В голове звенели колокола... Медленно, медленно ее и мои губы сближались, я пил слюну, у которой был вкус рассветной росы. Губы Терезы, холодные и мягкие, едва размыкались. Мои ребра начали неистово вздыматься и опускаться. Резко оторвавшись от Терезы, я вскочил на ноги, сознавая лишь одно: надо уходить. И как можно скорее.

4

Я вернулся в Париж в восемь утра, проехав всю ночь. Ни один муж не был бы стремительнее меня в то утро, когда я поставил машину в гараж под домом, бросился со своим чемоданом к лифту, бесшумно просунул ключ в замочную скважину, тихо прикрыл за собой дверь и миновал прихожую. Ким притягивала меня как магнит на протяжении всего четырехсотмильного пути. Я хотел застать ее спящей. И получил то, что хотел, - пробуждение Ким. Еще не проснувшись, она улыбалась, словно человек, стоявший перед ней, был одним из образов ее сновидений. Она медленно воскресала, переносясь из одного чудесного мира в другой, столь же восхитительный. Из-под одеяла появились ее руки. Потом открылись глаза, чтобы тотчас закрыться снова, и послышался тихий смех - значит, она проснулась.

Я погрузил губы в атлас ее шеи, вдыхая нежный аромат и ощущая блаженный покой, которого был лишен в течение поглотивших меня последних двух дней.

- Моя черноволосая, - прошептал я, - обожаю тебя.

Она опять погрузилась в сон, снова пробудилась, на этот раз окончательно, улыбнулась и свернулась калачиком.

- Ты разбудил меня, - пожаловалась она.

Только тут я заметил перемену: длинные черные волосы Ким больше не рассыпались по подушке.

- Ты не сердишься? - Она поднялась на локте, покрутив согнутыми пальцами над тем, что осталось от ее волос. - Скажи что-нибудь. Это только вначале шокирует, а потом ты привыкнешь. И они опять вырастут. Так выглядит гораздо лучше, правда?

- Лучше, - согласился я.

У меня не было сил спорить, хотелось просто заключить мир лет на десять.

- А у меня есть для тебя подарок.

Она вынырнула из-под одеяла в чем мать родила и на четвереньках добралась до стула, стоявшего в ногах кровати. Покопавшись в сумке, лежавшей на стуле, она достала прядь волос, перевязанную черной ниткой.

- Значит, я не потерял их совсем, - заметил я, засовывая волосы в маленький конвертик, к фотографии Ким.

- Очень мило с твоей стороны, что ты так хорошо все воспринял. - Она вернулась на кровать. - Как твои дела?

- Нормально.

- Ты знаешь, золотисто-каштановые тона должны смягчить суровость стрижки.

- Я не против золотисто-каштановых тонов.

- Ты так мило все воспринял. Я боялась, что ты рассердишься. - Она раскинула руки: - Ну, иди же, разбуди меня.

- Нет, сейчас я приму душ и освобожусь от всего этого бреда...

- Какого бреда?

- От статьи. Пока она у меня в голове. Всю дорогу обдумывал. Хочу скорее выложить все на бумагу и забыть.

- А нельзя с этим подождать?

- Нет, нельзя.

- Тогда я сварю тебе кофе. Ты вообще-то спал?

- Потом посплю.