Обнимаю, когда на небе загораются звезды, когда сверчки начинают свой какофонический стрекот. Так пролетает несколько часов, и вот уже нас начинает догонять убаюкивающая усталость.
Однако я ни на секунду нс забываю проверять пространство на шептунов. Только, прислушиваясь, я улавливаю сплошную тишину.
Анна разворачивается ко мне и проводит пальцами по моему лицу. Я прикрываю глаза, отдаваясь такой приятной ласке. И упиваюсь ее любовью.
— Кайден, если со мной что-то случится…
Я дергаюсь и, распахнув глаза, ловлю ее взгляд.
— Не смей! Не смей договаривать. Ничего с тобой не случится.
Во мне снова пробуждается ужас. Я не хочу это обсуждать, но она же такая упрямая.
— Если выйдет так, что мы оба… попадем в… в ад. Мы справимся. Мы же будем вместе. Будем поддерживать друг друга до самого конца.
В жизни не слышал, чтобы кто-то рассуждал об аде в таком ключе. Словно ад — это что-то простое и обыденное. Я гулко сглатываю, представив описанную Анной картину. Как, даже в кромешной тьме и отчаянии, наши души будут держаться друг за друга, продолжая любить. Если бы это только оказалось правдой. За такую мечту и мне хочется цепляться.
— Я никогда не оставлю тебя, — говорю ей. — Клянусь.
И крепко обнимаю, пока она не засыпает. В какой-то момент даже позволяю себе задремать.
— Больше никакого секса…
Я непонимающе моргаю, глядя на Анну, когда на следующее утро мы стоим возле машины. Разве мы так давно женаты для подобных заявлений?
— До конца саммита, — добавляет она.
Саммита. Саммита, на котором мы можем умереть. И секса тогда у нас не будет уже никогда. Жестоко.
Я не готов к таким беседам. Верните мне вчерашний вечер.
— Кайден… — Она берет меня за руки и пытается достучаться, но я словно в оцепенение впал. — Тебе придется играть, притворяться, что я тебе не нравлюсь. Да, это отвратительно, но разумнее ничего не придумать. Если мы хотим выжить, а я на самом деле считаю, что у нас все получится, — это лучший вариант. Тебе намного лучше меня удастся скрывать свои чувства, хотя в нашем случае уже не важно, увидят ли они, что ты мне небезразличен. Даже наоборот, так ты сможешь сказать, что влюбил меня в себя ради плана по заманиванию. Отец доверил тебе отыскать меня и притащить на саммит. Одному. Это многое значит. Пускай до последнего считает, что ты у него в кармане. Так мы сможем переговариваться и предупредить остальных. Или ты хочешь поставить под угрозу наш единственный шанс?
Я закрываю глаза.
Ну почему она такая ответственная, как маленькая добрая феечка?
Я сжимаю ее ладони.
— Нет, не хочу, — говорю. — Прости. Я сделаю все необходимое. И даже больше.
Едва я открываю рот, чтобы предложить потискаться напоследок. Анна сурово оглашает:
— С этого момента никаких поцелуев, никаких держаний за ручки или прикосновений. Ничего, что может вызвать подозрение.
Она выгибает брови и я, неохотно кивнув, выпускаю ее руки. Я в корне не согласен с ней, хотя и понимаю, к чему все эти осторожности. Анна наконец-таки стала осторожной, когда ее разоблачили.
Фиговенько.
Этим же утром, немногим позже, я разгребаюсь со смертью отца — похоронное бюро, риелтор и адвокат. Траур симулировать не трудно, особенно, когда ты в трауре по почившему сексу. Приходится подписывать множество бумаг, много кивать, хмуриться, когда разные люди похлопывали меня по спине и жали руку, или сожалели о моей утрате.
Эх, как бы я хотел, чтобы этот урод реально сдох.
Я беру урну с прахом, документы, и, взбешенный как никогда, покидаю адвокатскую контору.
Далее по плану позвонить отцу и сказать, что я поймал Анну, но только подумав об этом, мне становится дурно.
Анна готова. Ее отец готов. Другие Нефы тоже готовы. И только я ни хрена не готов! Но я повторяю себе, что буду играть до тех пор, пока не почувствую грань. А там к черту все, мы ударимся в бега. Я крупнее ее. Заставлю.
Около часа дня мы приезжаем в мой старый дом. Шептуны до сих пор заняты поисками Анны, так что вряд ли они покажутся здесь. Я веду ее в некогда свою комнату, где она смотрит на постель, как на место преступления, вероятно представляя, что на ней вытворяли. Надо было идти наверх и в душ, но в других ванных комнатах уже ничего не осталось. Я прочищаю горло и передаю ей полотенце.
Она идет в ванную, а я включаю стереосистему. Сажусь на краешек кровати и опускаю голову себе на руки. Надеюсь хоть громкая музыка, проникая в уши, поможет перестать думать о грядущем. Анна заканчивает довольно скоро. Когда звук воды стихает, я выключаю стереосистему и заглядываю в комод. По телу прокатывается волна мрачного искушения, стоит мне заглянуть во второй ящик.
"Захват" Анны ведь должен выглядеть достоверным?
Я выдвигаю ящик и краем глаза замечаю серебристый отблеск — это мои высококачественные наручники. Я вынимаю их и закрываю дверь. Анна в этот момент напевает себе что-то под нос. Я же проверяю на всякий случай шептунов. Как она может петь в такой момент — вне пределов моего понимания. Видимо это все ангельская кровь. Я возвращаюсь к кровати и верчу наручники в руках, в ожидании Анны.