Сладость горького миндаля(СИ)

В субботу Чарльз ожидал приезда епископа Корнтуэйта. К прибытью главы епархии готовилась и миссис Голди: из кухни с самого утра доносились прельстительные ароматы пирога с патокой и шоколадного пудинга.

Донован уже закончил витражи, их осталось смонтировать в оконных пролётах. Совсем скоро ему предстояло проститься с Шеффилдом. Чарльз присел на табурет в мастерской и задумался. Он не зря провёл здесь время. Хорошо заработал. Пребывание в доме Бреннанов не давало скучать, жаль только, что он так и не смог ни в чём толком разобраться.

Однако именно там была написана его лучшая работа.

Чарльз улыбнулся, окинув взглядом портрет Райана Бреннана. Сейчас, когда лак просох, портрет засиял новой красотой. Темной зеленью отливали глаза, царственный взгляд смотрел гордо и чуть высокомерно.

Донован задумался, вспомнив свой недавний ужас перед лицом матери этого человека. Не странно ли? Некрасивая женщина становится женой красавца. Один за другим на свет появляются дети, запечатлевая на своих лицах то красоту отца, то - уродство матери. Двое сыновей - копия Ральфа Бреннана, остальные - миссис Эмили. Сама мать, как прозревал художник, подлинно любила только двоих - Райана и Мартина, самых красивых, похожих на отца. Любила ли миссис Бреннан супруга? Видимо, да, если так обожала тех детей, кто имел сходство с мужем.

Однако - что представлял собой Ральф Бреннан? Епископ Корнтуэйт сказал, что это был умный и деятельный человек. Видимо, также весьма практичный и расчётливый. Но где пролегает граница между расчётливостью и стяжанием? Что могло прельстить молодого человека в девице, которая была пугающе некрасива и к тому же - на одиннадцать лет старше его самого, кроме богатейшего приданого? Но что удивительно - его сын повторяет его судьбу: Райан тоже выбирает невесту с огромным приданым, при этом - твердит о чувствах к девице. Мисс Грант не красавица, но мистера Райана Бреннана это так же не останавливает, как не остановило когда-то его отца.

И отец Райана как-то обмолвился, что хотел бы заговорить сына от бунта черни, от разорения семьи и от великой любви. Странно. Бунт черни? Да, Донован слышал, что в этом городе лет тридцать назад был бунт, его называли "шеффилдскими бесчинствами", хоть причин оных бесчинств не знал. Не во время ли этого бунта семья Ральфа Бреннана потеряла имущество? Мальчишка мог, что и говорить, хлебнуть тогда горя.

Но великая любовь?

...Роберт Корнтуэйт появился днём, его приветствовали священники и викарий, он пробыл с ними в храме около часа. Донован сидел в мастерской, ожидая, что его преосвященство захочет осмотреть уже готовые фрагменты витражей. Однако прибежала миссис Голди и вызвала его в столовую.

Роберт Корнтуэйт сидел у окна и ждал его, заметив, поднялся навстречу и поприветствовал. За столом, уставленном закусками, никого не было. Корнтуэйт попросил его рассказать всё, что ему удалось узнать, и рассказ Донован о случившемся в доме занял около получаса. Епископ сидел молча, слушал, прикрыв глаза.

-Сэр Роберт, - осторожно обронил Донован, - мы с доктором рассчитывали, что вы на основании того, что знаете от исповедника, и, собрав все сведения, что удалось узнать в доме Бреннанов нам, сможете что-то понять, обобщить.

-Вы многое сумели, - отозвался Корнтуэйт, - куда больше, чем я ожидал, но, увы, моё понимание не прояснилось. Я, разумеется, согласен с Мэддоксом, что всё, что происходит в доме - не случайно и направляется чьей-то злой волей.

-Мне кажется, - робко заметил Донован, - что мисс Элизабет... я говорил об этом мистеру Мэддоксу, она... иногда способна натравить людей друг на друга. Но я не верю, что она способна на низость. Её, если предположить, что именно она виновна, всё же можно оправдать. Конечно, она была оскорблена пренебрежением мистера Хэдфилда. А эта лаборатория Джозефа... там может и не быть ничего недозволительного. Он мог просто занять удобное помещение, на том момент пустовавшее. Он так умён, его суждения разумны, и я не могу поверить... Не буду скрывать, меня немного напугала миссис Бреннан, но и её заподозрить в стремлении убить сыновей - безумно.

Корнтуэйт вздохнул.

- Подлецы потому столь часто и преуспевают, что ведут себя как честные люди, а честные люди потому и не понимают подлецов, что судят о них, как о честных людях. Тем временем подлецы улыбаются... Кто он, этот улыбающийся подлец? - утомлённо пробормотал Корнтуэйт. - Помните, в "Гамлете"?

O villain, villain, smiling, damned villain!

My tables! Meet it is I set it down

That one may smile, and smile, and be a villain ...- епископ помрачнел и вяло продолжил, - семерых погибших нам уже не воскресить. И боюсь, не поймать и подлеца. Подлость безбожна, но сильна умением плевать на совесть и забывать о чести. Стыд и честь - как платье: чем больше потрёпаны, тем беспечнее к ним относишься. Но семь трупов, Боже... Мир подлеет. И старомодная подлость Ловеласов уже не выдерживает конкуренции.

Донован растерялся. Он не ждал таких слов.