Сладость мести

Робкая, застенчивая, к тому же страдающая ожирением, она ненавидела и свою фамилию, и эту школу. С глубоко посаженными отцовскими серыми исступленными глазами, сразу обращающими на себя внимание, на бледном, по-матерински тонко очерченном лице, она была похожа на раненого олененка, готового в любую минуту сорваться с места и бежать прочь.

Об этой не уверенной в себе и немного пришибленной девочке судачили в курилке учительницы, а в столовой во время обеда она становилась предметом самых безжалостных и грубых выходок и шуточек со стороны подлых девиц-одноклассниц, регулярно читавших колонку Сьюки. Правда, особенно хорошенькие девочки, наоборот, завидовали ей, даже подлизывались: они мечтали заполучить автограф Флинг и надеялись, что у новенькой есть прямой выход на их кумира. Но после общения с поклонницами Флинг Другая еще сильнее хотела домой. Она вновь пропустила обед, притворившись усталой, и теперь в своей комнате рыдала во весь голос. Прямо напротив нее, над кроватью соседки по комнате Тэксн, висел громадный плакат с изображением отцовской подружки. На нем смеющаяся Флинг плясала в ярко-желтом бикини, бултыхая стройными золотистыми ногами в морской воде.

—  Ненавижутебя! И отцатоже! — сквозь всхлипывания сказала Энн II плакату, как будто тот мог услышать ее. Такие плакаты висели практически по всей общаге. Рекламный плакатище с изображением великолепной манекенщицы, повешенный здесь по настоянию соседки по комнате, явно забивал маленький, элегантный, выполненный с большим вкусом фотопортрет матери в овальной эмалированной рамке фирмы Картье: у Энн здесь был ее обычный, исполненный достоинства и несколько отстраненный вид. Другая заколотила маленькими, детскими кулачками по кровати и уткнулась лицом в подушку.

После первых, мучительных дней в этой школе, когда она отчаянно тосковала по дому, Другая твердо усвоила, что открытое проявление страха и горя лишь раззадоривает сверстниц, делая травлю совершенно непереносимой. И она научилась высокомерно-презрительно поджимать губы — манера, блестяще применяемая женщинами из рода Рендольфов, научилась держать свои чувства под контролем, создавать вокруг себя атмосферу холодного отчуждения, непроницаемой стеной отгораживаясь от всех, кто пытался сделать ей больно. Поэтому и плакала она, только когда была одна.

Еда — не страшно; все, что она не съела сейчас, она с лихвой возместит попозже, а пока, зарывшись головой в подушку, она рыдала и рыдала. Когда Банни Тэксн вприпрыжку вбежала в комнату из столовой, на ходу бросив клюшку для травяного хоккея на свою незастеленную кровать, опухшее лицо Другой все было сплошь в красных пятнах.

— Черт! Другая, что с тобой? — искренне ужаснулась соседка, Банни Смитберг Тэксн из Виннетки, штат Иллинойс. — У тебя что, аллергия? — разинула она от изумления рот. — Может быть, позвать воспитательницу?

Всеми пятью футами восемью дюймами своего роста она склонилась над толстой соседкой-коротышкой, вглядываясь в ее опухшее лицо.

Банни играла правой крайней в школьной команде по хоккею на траве, и Флинг была ее идолом. Благодаря ей комната насквозь провоняла дезодорантом "ФЛИНГ!", а по вечерам Банни в нижнем хлопчатобумажном белье (в пояс была вшита метка с ее именем) стояла под плакатом с изображением своей любимицы и принимала различные позы и требовала от Другой, чтобы та подтвердила ее сходство с оригиналом.

— Ага! — Другая на всякий случай еще раз вытерла глаза и тут же соврала: — Отец прислал омаров из ресторана "ЛЮТЕЦИЯ". А я совсем забыла, что у меня на них аллергия.

Она стала профессиональной лгуньей, и теперь, пожалуй, сумела бы обвести вокруг пальца даже детектор лжи. Ни единого проблеска чувств нельзя было заметить на ее лице. Перебросив ноги через матрац, она села на кровати, прямая как кол, руки сложены на коленях — любимая поза бабушки в критические моменты жизни.

— Ба, омары из "ЛЮТЕЦИИ"! Счастливица, ты просто счастливица, старуха! Кто еще в целом мире ведет такую захватывающую жизнь?

Банни небрежно швырнула свежий номер "Тайм" в сторону Другой, угодив ей в плечо. Это был номер, на обложке которого красовался отец Другой рядом со своим самым большим в мире офисом. Энн уже видела эту картинку — точно такой журнал лежал под ее смятой подушкой.

— Что за жизнь! Мать — на плантации или в ох-ты-ах-ты-каком санатории. Роман Шарлотты Бронте, да и только! Моей мамаше такое и не снилось. Неделя в каких-нибудь "Золотых воротах" — это для нее предел мечтаний. Ты, можно сказать, ближайшая подруга САМОЙ знаменитой во всем целом мире манекенщицы, которая к тому же работает у твоего отца, которого "Тайм" помещает на своей обложке. Господи Боже мой! — Банни никогда не умела последовательно излагать мысли — качество, которое в ее взрослой жизни мужчины, пожалуй, найдут очаровательным.