Сладость мести

— Какой чванный и деспотичный говнюк! — думал Марчетти, проталкиваясь сквозь толпу высокопоставленных голодных чиновников, спешащих перекусить в ресторане "Четыре времени года", и мальчишек-разносчиков, шныряющих туда-сюда с пакетами, полными сандвичей из тунца на пшеничном хлебе. Марчетти уступил дорогу одному из этих опасно скоростных мальцов в жокейской шапочке. И вдруг он представил, что этот малый, Кингмен, наверняка насмехается над ним.

Выйдя из Беддл-Билдинга, этого победившего на конкурсе монументального памятника Золотому Тельцу, и пройдясь по мраморно-гранитному коридору с летящими опорами и высоченными арками, сконструированному как храм, чтобы подавлять и внушать благоговейный страх людям, спешащим к лифтам и от них, Марчетти невнятно пробормотал: "Что-то неладно с ЭТИМ парнем. Даю руку на отсечение, что это именно так".

Двое проходивших мимо молодых чиновников уставились на него: только помешанные разговаривают сами с собой вслух в общественном месте. И потом растрепанный вид сержанта совсем не подходил для лучшего здания Пятой авеню. Но Марчетти, со своей однодневной щетиной, придающей ему отменно бандитский вид, так взглянул на них, что у этих юнцов сразу пропала охота читать ему мораль. Он трусил по Беддл-Билдингу, вспоминая, с какой самоуверенностью, почти нагло держался с ним Кингмен. Сержанта главным образом занимало одно соображение: поведение Кингмена — это что: его натура или работа на зрителя?

Буффало посмотрел вверх, в небо, на Беддл-Билдинг, высочайшее здание мира, небесную иглу, вонзающуюся в стратосферу. Сплавленное воедино из меди, цветной облицовки и зеленого стекла сооружение напоминало собой космический корабль будущего. Только каменные водосточные трубы в виде сумасшедших фантастических змей и выступающие наружу в неровном ритме террасы держали звездолет Флэша Гордона прочно привязанным к Пятой авеню. Башня из Библии. Беддловская Вавилонская Башня. Один из критиков в "Таймс" назвал небоскреб Беддла аристократическим, но неудачно географически размещенным сооружением. Оно было бы уместно скорее где-то в Майами, чем среди величавых фланелево-серых зданий, изящно стоящих плечом к плечу вверх и вниз по Пятой авеню.

— Архитектурный стиль "я — урод", фаллическая греза завзятого онаниста, — вслух прокомментировал свои впечатления Буффало и еще сильнее откинул назад голову, чтобы получше разглядеть новую туристическую достопримечательность Нью-Йорка. Чертовски удобная площадка для самоубийц! Пожалуй, Бруклинский мост утратит отныне свое безусловное лидерство. Зачем тащиться туда, если можно взять и спрыгнуть с Беддл-Билдинга? Буффало медленно попятился, потом, пройдя под эллиптической аркой, уперся в основание бело-зеленого мраморного фонтана, спроектированного Мэйсьеном, глубиной футов двадцати в центре. Струи воды достигали третьего этажа. Марчетти понаблюдал, как туристы бросают серебряные монетки в воду, загадывая желание.

— Ба, какой, однако, бросок камикадзе можно было бы отсюда совершить, — произнес он вслух. И тут же в голове сержанта Буффало Марчетти зажглась одна из сигнальных лампочек. Идея проклюнулась.

Долги, займы, спад экономической активности — это были проблемы, требующие постоянного внимания Кингмена Беддла, но сейчас его гораздо больше волновало то, что экс-любовница, всегда подвергавшая его опасности, самым глупым образом впутала его в грязное полицейское дело и, чего доброго, может обнародовать крайне неприглядное прошлое бывшего любовника. А ведь до сегодняшнего дня картинка его жизни выглядела безупречной. Да и сам Кингмен уверовал в то, что он божество, смело шагающее в золотой собор, качающийся на волнах земного богатства. И то, что миф о его историческом восхождении к Олимпу может подвергнуться скрупулезной проверке такого проницательного и недоверчивого типа, как сержант Буффало Марчетти, доводило его до бешенства. Для прессы и биографов, обожающих легенды о людях, создающих себя сами, существовали агенты по связям с общественностью и гора поддельных и полуподдельных документов, подтверждающих его новую личность, но что касается Марчетти, тут, если вовремя не подсуетиться, можно ждать чего угодно. Он поднял трубку, уступая чувству внутренней тревоги.

— Привет, привет, — прибегнул он к самому мягкому своему шепоту.

Я наозорничал, попробую теперь шелковый голосок.

— Привет. — Он сразу же представил, как она сейчас прикуривает сигарету, примостив трубку на плече. Старые воспоминания, а впрочем, почему старые? Он все же помнил ее. Что-то родное — и сексуальное — шевельнулось в нем. — Я только что прокручивал "РОЛОДЕКС" и вот…

— Кингмен, кобелина ты говенный! — Он готов был поклясться, что Тенди улыбается.

— Звоню узнать, как ты там. Какой ужасный случай в Косметическом центре! Ты в порядке?