Сладостная жертва

— Я уже повторяла, что сперва действительно была на него очень зла, даже ненавидела и не хотела больше видеть никогда, никогда, считая, что он заслуживает только одного — презрения. — Она посмотрела на Джеймса — ее лицо было искажено мукой. — Наверно, тогда я думала так же, как и ты. Но потом со мной поговорила тетя Милли.

Люси налила себе чаю и села за стол, сложив руки на коленях и уставившись в пол.

— Она рассказала мне, как все случилось. Ты знаешь, что ее родители умерли вскоре после того, как она вышла замуж? Моей матери, Вивьен, было тогда только семнадцать, она закончила школу и приехала жить к ним — других родственников у нее не было. А здесь места много, да и тетя Милли ей обрадовалась. Ты же видишь, ферма расположена в довольно-таки уединенном месте, и тете Милли частенько становилось одиноко, особенно поначалу. А тут рядом была бы родная душа, к тому же тетя Милли в то время была беременна.

— Как я понимаю, Дэвидом?

Люси кивнула. В кухне было тепло, но ее по-прежнему лихорадило, и дрожь никак не унималась.

— Дэвид родился летом. Роды были тяжелыми — тетю Милли отвезли в больницу, где он и появился на свет. Она чуть не умерла во время родов — потому-то у них больше и не было детей. Она выглядит такой здоровой и сильной, правда? Можно подумать, что тете Милли рожать детей все равно что орешки щелкать, да? Но врачи предупредили, что рожать ей больше нельзя: в другой раз она могла бы и не выкарабкаться. Они с дядей Уильямом очень расстроились, но что поделаешь? Дядя Уильям был тогда один на ферме с Вивьен, страшно переживал из-за жены и ребенка и…

Она запнулась, и Джеймс насмешливо сдвинул брови.

— Так вот какое оправдание вы нашли для его поступка? Тревогу о жене?

Люси бросила на мужа сердитый взгляд.

— Об этом у нас даже не заходило речи. Просто дядя Уильям сказал, что ему ужасно жаль и он не может объяснить, почему это произошло. Сказал, что ему нет оправданий и умолял простить, убеждая, что такое никогда больше не повторится. К тому же они были близки всего лишь раз.

— Только раз? — повторил Джеймс. — Это он так сказал? И она ему поверила?

— Не знаю, поверила ли в первый момент, потому что очень расстроилась и сердилась на них обоих. Но когда поговорила со своим врачом… Конечно, ему уже было обо всем известно — он наблюдал и ее сестру тоже. Как младший врач он ездил по вызовам, потому что старый доктор принимал только тех, кто приходил к нему сам. Тогда этому Доктору было около тридцати, потом он переехал в Америку и сейчас работает в Ньюс — Йорке. Так вот, врач этот был очень умным и весьма прогрессивным для своего времени, к тому же хорошим психологом и вообще человеком мыслящим. Он сумел убедить тетю, что такие вещи случаются гораздо чаще, чем принято считать…

— Что ж, под этим я могу подписаться, — ледяным тоном произнес Джеймс. — Моя жена и мой лучший друг, твой дядя и сестра его жены. Да, такие вещи происходят сплошь и рядом. Но от этого они не становятся менее ужасными.

Люси посмотрела на суровое лицо Джеймса и подумала, что глубокое презрение мужа к ее дяде отчасти обусловлено событиями его собственной жизни — предательством жены и всем, что за ним последовало.

Джеймс с таким сарказмом говорил о гордости — той гордости, которая заставила ее семью отчаянно скрывать правду, гордости, которая принесла столько горя ей и Дэвиду, полюбивших друг друга, не зная, что они брат и сестра. Но и для самого Джеймса гордость значила не меньше — предательство жены и лучшего друга нанесло ему удар столь сильный, что он до сих пор не мог от него оправиться.

— Иногда, — тихо сказала Люси, — единственный способ избавиться от боли — это простить.

Выражение его лица не изменилось, и Люси вздохнула. Джеймс, буквально одержимый гордостью, не собирался прислушиваться к ней и уж тем более принимать ее слова всерьез.

— Доктор объяснил тете Милли, что для мужей процесс рождения ребенка — такое же испытание, приводящее к стрессу, как и для жен, — продолжала Люси. — Прежде мужчины не участвовали в важнейшем событии своей жизни — это было уделом только женщины, и отцу в нем не находилось места.

— Должен признать, что считаю это ужасным, — отозвался Джеймс. — Я бы хотел присутствовать при рождении своего ребенка — это же такой важный момент! И потом, если без тебя не обходится его зачатие, то почему ты не должен видеть, как он появляется на свет?

Сердце Люси дрогнуло, и это ее несколько озадачило. С чего это вдруг она почувствовала себя так необычно при последних словах Джеймса? Да, она вышла за него замуж, спала с ним, но почему-то ни разу не задумалась над тем, что у нее может быть от него ребенок. И вообще, хотел ли он детей?

Интересно, а каким бы он был, ребенок Джеймса? Темненьким, высоким, худощавым, с серыми глазами?

Люси, залившись румянцем, оборвала свои мысли и поспешила вернуться к тому, о чем только что говорила.