Сладостная жертва

— Я это знаю, — сказала Люси.

— И едва ли не святая.

— Это я тоже знаю.

Джеймс криво улыбнулся.

— Ты очень похожа на Милли.

— Моя мать была ее сестрой! Так что же в том удивительного?

В глазах Джеймса появилась насмешка.

— Это-то и делает вашу историю столь невероятной! Подумать только! Ее родная сестра! Да как он мог жить после этого? Как мог смотреть в глаза жене? И как ей хватило сил простить его? Что… Да как он вообще может после того, что случилось, глядеть на себя в зеркало каждое утро?

С побелевшим лицом следила Люси за проплывающим за окном пейзажем: луга, зеленевшие еще так недавно, сжатые поля, вырастившие много золотой пшеницы, а вот черно-белая сорока села на чахлую елку по соседству с могучим дубом…

— Джеймс, а тебе никогда не приходилось делать то, в чем бы ты потом отчаянно раскаялся? — прошептала Люси. Руки ее, сложенные на коленях, дрожали, а она этого даже не замечала. — Неужели ни разу в жизни ты не поддался порыву, о чем потом горько сожалел? Ты столько времени провел в судах, Джеймс, наблюдая, как другие расплачиваются за минуты слабости, что забыл: ты тоже принадлежишь к роду человеческому. Ну что ж, тогда я скажу тебе нечто для тебя новое — ты тоже отнюдь не совершенство, как, впрочем, и никто из нас. У нас у всех есть своя ахиллесова пята, тайная или явная — неважно.

— Насчет себя я никогда не питал никаких иллюзий. Но сейчас важно не это — важно то, что ты пытаешься напасть на меня с одной только целью — чтоб не смотреть правде в глаза. Правде о твоем отце.

Она не выдержала:

— Не смей…

— Не смей, что? — перебил ее Джеймс. — Называть его так? Но он отец тебе, Люси, хочешь ты этого или нет. Так что перестань звать его дядей Уильямом. Он — твой отец, а Дэвид — единокровный брат. И никакие твои протесты или притворства этого не изменят.

6

Машина остановилась, и Люси попыталась было пробежать в дом быстрее мужа, но Джеймс оказался начеку, и маневр ей не удался.

— Перестань скрываться от правды! Ты и так слишком долго это делала!

Джеймс говорил на повышенных тонах, а Люси вовсе не хотелось, чтобы дядя, который мог находиться где-нибудь поблизости, услышал его слова. По выразительным взглядам Джеймса он наверняка уже догадался, как тот к нему относится, и все же Люси понимала: если дядя доподлинно узнает о глубочайшем презрении к нему Джеймса, то почувствует себя задетым.

— Я не хочу обсуждать это! — Она попыталась вырваться из рук мужа.

— Неужели до тебя не доходит, что в этом-то и состоит суть проблемы? Они вынуждены были все рассказать, когда речь зашла о вашем желании пожениться, но едва они это сделали, как тут же замолчали снова. И вы оба это приняли и в каком-то смысле вступили в заговор молчания. Но это же просто безумие! Ведь прятать истину нет никакого смысла! Напротив, вы поступили бы только разумно, если бы все обсудили, не закрывая глаза на то, какие последствия влечет за собой правда.

— Но мы и не закрывали глаза! Иначе к чему бы мне уезжать? А ведь именно мне пришлось уехать. Дэвид был нужен на ферме, а видеть друг друга после того, что случилось, нам стало невмоготу. — Голос Люси сорвался, и она спрятала лицо в ладонях. — Это было… так больно…

Джеймс привлек ее к себе и стал гладить по спине, успокаивая.

— Ш-ш-ш… не плачь…

Люси проглотила навернувшиеся слезы.

— Почему бы тебе просто не оставит меня в покое? Если б ты не дразнил меня, я бы не расстроилась. — Она высвободилась из его рук и дернула входную дверь, но та оказалась запертой. Люси достала из кармана ключи, открыла ее и вошла в дом. Джеймс следовал за ней по пятам.

Оба они остановились, прислушиваясь к тишине в доме, которую нарушало только мерное тиканье дедушкиных часов, висевших в холле. Люси направилась в кухню, безукоризненно чистую и пустынную, наполнила чайник и поставила его на плиту.

— Хочу приготовить чай — присоединишься ко мне? — бросила Люси через плечо.

— Пожалуй. — Джеймс распахнул окно, и в комнату ворвался осенний ветер, принеся с собой запах прелых листьев и поздних хризантем, растущих в палисаднике тети Милли. А еще — целую гамму звуков: блеяние овец на холме, шорох листьев и совсем уж издалека — собачий лай.

— Это Бесс, — облегченно вздохнула Люси. Значит, дядя Уильям в горах и не мог услышать ничего из сказанного Джеймсом. Он уставился вдаль.

— Да, там, где мы были сегодня утром, кто-то есть. Он, должно быть? Наверняка утверждать не могу — не вижу. Этот кто-то в твидовом пиджаке, с ним собака, белая с черным, и множество овец.

— Он собирался перегнать отару с Большого Луга, как только починит стену.

Люси поставила на стол чашки, молоко и сахарницу…

— Знаешь, Люси, в твоей позиции всепрощения есть что-то ложное, — начал Джеймс. — Мне трудно поверить, что ты не горишь от возмущения из-за того, какое зло он причинил тебе, твоей матери и тете.