Сламона

К небесам взметнулись разноцветные светящиеся шары, рассыпались трескучим фейерверком, некоторые огоньки превратились в чаек, и Дэви взмыл в небо вместе с орущей птичьей стаей, а потом камнем упал вниз и нырнул. Все глубже, глубже в сине-зеленую воду — и вот он уже мчится над самым дном, распугивая прибойных бесенят, зажигая огни на щупальцах актиний, швыряя жемчужины во все встречные открытые раковины, лавируя между разноцветными рыбешками. Но плыть в одежде и сапогах было непросто — и Дэви рванулся вверх, с шумом вынырнул из воды — и превратился в птицу. Не в чайку, не в альбатроса, а в какую-то неизвестную большую черно-белую птицу. Он поймал ветер широко распахнутыми крыльями, с восторженным счастливым воплем круто взмыл вверх и попытался сделать кувырок через голову. Это ему не удалось; он не сладил с выгнувшимися крыльями и камнем засвистел вниз, но над самой водой все-таки выравнялся, пропахал волны лапами, напоследок превратил морскую пену в сахарную вату к шумному восторгу прибойных бесенят — и упал на прибрежный песок уже самим собой, с сапогами, полными воды, в одежде, зеленой от облепивших ее водорослей.

— Рон, ты видел, мне удалось превратиться в птицу! Впервые удалось! Нет, ты видел, а?..

— Да, это было здорово, — серьезно ответил Рон. — Впервые видел летающего пингвина! Если ты уже наигрался, может, рванем за волшебной трубой? Пока ты хлопал крыльями, я тут высвистел наших скакунов…

Все морские дьяволы и черти! И вправду, в тени склона стояли рядышком Флэйн-о-Норр и Снежный Вихрь. Дэви не сразу их заметил, потому что они вели себя на удивление тихо и смирно. Скакуны стояли бок о бок, виноватые и понурые; Огонь-в-Ночи даже слегка потускнел, а белый Вихрь, наоборот, порозовел от стыда и так низко опустил голову, что его витой рог воткнулся во влажный песок… Заоблачный конь и снежный единорог явно переживали, что не смогли помочь своим хозяевам в сражении с пауками у Немой Горы.

— За трубой так за трубой! — согласился Дэви. — Но сначала я заговорю наши раны. Кстати, а куда ты все-таки задевал трубу?

Последние огоньки фейерверка с шипением падали в волны, и прибойные бесенята, покачиваясь на лазурных волнах, радостно доедали сахарную вату…

* * *

Недалеко от Изумрудной Равнины в Радужном Океане торчит из воды Китовая Скала, о подножье которой любят чесать спины дельфины и киты; посередине этой скалы есть пещера, где когда-то жил крылатый маг Свелер. Потом маг переселился в Королевство Крылатых — Висс, но хотя он покинул пещеру больше ста лет назад, в ней до сих пор было уютно и чисто. Домашние заклинания все еще действовали, и в углублениях на стенах по-прежнему неярко горели голубые шары-светильники, вход был хорошенько заговорен от ветра и волн, пол был усыпан мелким мягким песком…

Два часа назад Дэви и Рон спрыгнули на этот песок со спин своих скакунов, отпустили Флейна и Вихря порезвиться на кучевых облаках, сами уселись рядом на пороге пещеры  — и с тех пор над океаном и берегом разносился голос волшебной трубы, наигрывающей протяжную медленную мелодию.

Болтая свесившейся ногой, прислонившись плечом к плечу Рона, Дэви смотрел на берег и на Синие Холмы, за которыми лежала Изумрудная Равнина. По склонам холмов молча двигались толпы людей, одетых в черное — это армия литтов шла на зов волшебной трубы, заклинающей негодяев.

Ряд за рядом люди, чьи души были чернее их одежды, спускались к воде — и скрывались под синей океанской гладью, которую разрезали десятки плавников, похожих на половинки гигантских ножниц. Акулы безошибочно почуяли большую поживу!

Вода у берега то и дело начинала бурлить красным, и растревоженные чайки с воплями метались над кровавой пеной — но ни одна валькирия, ни один Демон-Вестник, ни один любопытный тирк не последовали за литтами, чтобы полюбоваться на их бесславный конец. Вся армия Древних осталась на Изумрудной Равнине, по ту сторону холмов: когда поет волшебная труба, только негодяи идут на ее зов!

Время тянулось, как протяжный напев этой трубы, как дикий мед, стекающий по древесному стволу, и даже меч Дэви устал звенеть в такт трубному зову, даже чайки уже охрипли, когда прибрежные холмы снова начали становиться ярко-зелеными. Чернота понемногу сползла с их склонов, берег еще некоторое время оставался черным из-за толп зачарованных литтов, но не успело солнце коснуться вершин холмов, как последние негодяи ступили в воду и чернильной кляксой растворились в океанской синеве…

«Тара-ра, ти-ри-рам, ти-ри-ри-рам!» — напоследок вывела помятая золотая труба, похожая на горн из ратушного музея, и Рон устало отнял мундштук от губ.

— Что, уже все?

— Да. Все, — ответил Дэви, вглядываясь в красные пятна на воде и в серые тени акул, мелькающие под скалой. — Конраду конец. Его подонкам конец. И большой смуте конец! Полная утопия…

— Полное… Что?

Рон уткнул раструб трубы в колено, выглядывающе из лохматой дырки в джинсах, и закрыл глаза.

— Утопия — это когда негодяи тонут и все кончается хорошо! — объяснил Дэви. — Смуте конец… Охэй, даже как-то не верится! Что же мы с тобой будем делать завтра, Рон?